Калле Блумквист и Расмус - Астрид Линдгрен Страница 14

- Еще бы! - ответила Ева Лотта.

И она стала поспешно протягивать им через щели между рейками бутерброды, холодные картофелины, холодные кружочки жирной колбасы и ломтики ветчины. Даже слова благодарности не получила она от них в ответ, потому что ничего, кроме довольного мычания, они, жуя бутерброды, выжать из себя не могли. Теперь, когда еда была так близко от них, безумный голод давал себя знать еще больше - они жадно набивали рты и глотали все те лакомые кусочки, которые раздавала им Ева Лотта.

Наконец они перевели дух, и Калле пробормотал:

- Я и забыл, что еда может быть так прекрасна.

Ева Лотта улыбнулась в темноте, как счастливая мать, которая накормила хлебом своих голодных детей, и прошептала:

- Теперь вы сыты?

- Да, почти… действительно сыты, - с удивлением констатировал Андерс. - Это самое замечательное…

Калле прервал его:

- Ева Лотта, ты знаешь, где находится профессор?

- Он сидит взаперти в домике на вершине скалы, - ответила Ева Лотта. - В том, что ближе к морю.

- А как по-твоему, Расмус тоже там?

- Нет, Расмус здесь, со мной. Он спит.

- Да, я сплю, - раздался из темноты тоненький голос.

- Вот как, ты проснулся? - спросила Ева Лотта.

- Да, проснешься тут, когда едят бутерброды и так аппетитно причмокивают, - ответил Расмус.

Он подошел, шлепая босыми ножками, к Еве Лотте и уселся к ней на колени.

- Это что, пришли Калле и Андерс? - восторженно спросил он. - И теперь вы пойдете сражаться в лес? Я тоже хочу стать Белой Розой!

- А все зависит от того, умеешь ли ты молчать, - произнес Калле тихим голосом. - Ты, наверно, сможешь стать Белой Розой, если обещаешь не говорить, что видел меня с Андерсом.

- Ага, я не скажу, - охотно пообещал Расмус.

- Ни звука никому - ни Никке и никому другому - о том, что мы были здесь, понятно?

- А почему? Никке не любит вас, что ли?

- Никке не знает, что мы здесь, - ответил Андерс. - И ему знать об этом не надо. Никке - киднэппер, он ворует детей, понятно?

- А разве киднэпперы не добрые? - спросил Расмус.

- Нет, не очень, - ответила Ева Лотта.

- А я думаю, что они добрые, - уверял Расмус. - По-моему, Никке очень даже добрый. Почему киднэпперу нельзя знать никакие тайны?

- Потому что нельзя, - отрезал Калле. - A ты никогда не станешь Белой Розой, если не будешь держать язык за зубами.

- Да, но я смогу это сделать! - горячо воскликнул Расмус.

Он согласился бы молчать до конца жизни, только бы ему стать Белой Розой.

И тут Ева Лотта услыхала тяжелые шаги за дверью, и сердце ее подпрыгнуло от испуга.

- Спасайтесь! - прошептала она. - Быстрее! Никке идет!

В следующее мгновение в дверях повернули ключ. Свет карманного фонарика осветил комнату, и Никке подозрительно спросил:

- С кем это ты тут болтаешь?

- Отгадай три раза, - ответила Ева Лотта. - Здесь сидят Расмус и я, и еще я и Расмус. А сама с собой я никогда не болтаю. Так вот, отгадай: с кем я болтаю?

- Ты ведь киднэппер, а киднэпперам нельзя знать никакие тайны, - сочувственно сообщил Расмус.

- Эй ты, послушай-ка! - сказал Никке и с угрожающим видом шагнул к Расмусу. - Ты тоже будешь обзывать меня киднэппером?

Расмус схватил его огромный кулак и доверчиво посмотрел на склонившееся над ним озлобленное лицо.

- Да, но я считаю киднэпперов добрыми, - стал уверять Расмус. - Я считаю тебя добрым, милый Никке!

Никке неслышно что-то пробормотал и приготовился идти.

- Собираетесь заморить нас голодом? - спросила Ева Лотта. - Почему здесь не кормят на ночь?

Никке обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым изумлением.

- Бедные твои родители, - наконец разразился он. - Как им приходится вкалывать, чтобы накормить тебя досыта!

Довольная Ева Лотта улыбнулась и сказала:

- Я не страдаю отсутствием аппетита. Никке снял Расмуса с ее коленей и понес его на диван.

- По-моему, тебе пора спать, мальчуган, - сказал он.

- Я вовсе не сонный, - уверял его Расмус. - Потому что я целый день спал.

Никке, не говоря ни слова, уложил его в постель.

- Подоткни мне одеяло и под ноги, - попросил Расмус. - Я терпеть не могу, когда высовываются пальцы.

Посмеиваясь и немного смутившись, Никке сделал то, о чем его просили. Потом он постоял, задумчиво глядя на Расмуса.

- Ах ты мой маленький шалопай! - сказал он.

Темная головка мальчика покоилась на подушке. При слабом свете карманного фонарика он казался удивительно милым в своей постели. У него были ясные глаза, и он приветливо улыбнулся Никке.

- О, какой ты добрый, милый Никке, - сказал он. - Иди сюда, я тебя обниму. Так крепко, как обнимаю папу.

Никке не успел отстраниться. Расмус обвил руками его шею и обнял крепко-крепко, изо всех сил, какие только есть у пятилетнего мальчугана.

- Тебе не больно? - с надеждой спросил он.

Никке сначала помолчал, а потом неясно пробормотал:

- Не-а, это не больно… вовсе не больно.