Золото Серебряной горы - Алла Озорнина Страница 13

Радовалось Петькино сердце, пело и готово было вырваться из груди от счастья. Еще бы! Ведь дальше подмосковных станций: Монино, где жила его тетя, да Перловской, где Бумажкины снимали дачу, он еще не был.

Петька вспомнил реакцию сверстников на то, что он едет на каникулы не на известные многим Канары или Багамы, а в дикий, суровый край. Вот уж повеселились некоторые! Особенно Самохвалова, которая полагала, что по улицам областного центра толпами ходят медведи, а люди там не умеют ни читать, ни писать. А чуть ли не в самый последний момент позвонил Попов-младший. Он только что узнал о Петькином «безумном» решении и ехидным голосом пожелал мягкой посадки и хорошего отдыха. «Ах ты, поповская морда! — подумал тогда Бумажкин. — Да ты еще локти от зависти кусать будешь, когда я вернусь обратно и расскажу, как было здорово!»

Целых три ночи перед отъездом в Читу Петька не спал, все представлял встречу с родственником. (Кроме всего прочего Бумажкина волновал вопрос, как к нему обращаться: дед, Михаил Дмитриевич или как-то еще. Посовещавшись, с родителями, он решил, не мудрствуя лукаво, называть его, как это делал в своих письмах отец, дядей Мишей.) Вот он, Петька, спускается по трапу самолета, а вокруг, как рассказывал папик, сопки, а солнце светит так, что аж глазам больно! Вот через летное поле бежит крепкий высокий мужчина. Кто это? Ну конечно же дядя Миша! Не выдержал ожидания за воротами, преодолел все препоны и рванул!

Увы, увы, увы! Самолет прилетел не ярким днем, а в глубокие сумерки. Никто не бежал к Петьке через летное поле, и ждал ли кто его среди встречающих, почему-то теперь Петька сильно сомневался. Мало того, как только он ступил на трап, то тут же понял: с этой минуты у него появилась одна очень серьезная проблема: одежда. Минус двадцать пять градусов — это не минус два, как было в Москве перед отлетом. И вовсе не зря, оказывается, настаивал отец, чтобы Петька потеплее оделся. Куда там! Легкая куртка на синтепоне, вязаная шапочка да кроссовки, правда, зимние, — вот что было на Бумажкине-младшем.

Аэродром показался Петьке мрачным и черным. Только кое-где, светлыми пятнами, выделялись небольшие островки снега.

Вместе с остальными пассажирами Петька вышел к зданию аэропорта и вглядывался, вглядывался в лица встречающих. Даже фотографию на всякий случай достал. Безуспешно! Не было здесь человека, даже отдаленно похожего на дядю Мишу.

Бумажкину стало не по себе. Почему дядя Миша его не встретил? Поневоле вспомнились и другие неприятности, сопровождающие чуть ли не с самого начала путешествия. К примеру, случай со шпингалетом. А подслушанный разговор? Ему, Петьке, можно сказать повезло, что бортпроводник с Федором не обнаружили его в кабинке. А дерни тогда бортпроводник дверь посильнее, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. И вот теперь здесь, в незнакомом городе, он один-одинешенек. И если с ним что-нибудь случится, родители могут никогда не узнать, что именно… Бедная мама! Разве она перенесет такую потерю? А папик?

То ли от усталости, то ли от нервного перенапряжения, все происходящее воспринималось сейчас Бумажкиным, как цепь кошмарных закономерностей. Что-то последует дальше?

Нет, наверное, все-таки необходимо избавиться от проклятой бумажки с написанными на ней желаниями. (Посмотреть, что представляет собой рудник, это еще куда ни шло, но быть участником какой-нибудь загадочной истории, да к тому же еще прихологически напряженной, ну уж это нет, увольте! Ему достаточно случая со шпингалетом.) Неплохо бы заодно освободиться и от злополучной книжки с произведениями Агаты Кристи. Кстати, все это нужно было сделать еще там, в Нижнем Новгороде. Но и сейчас, наверное, еще не поздно. По крайней мере, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Петька остановился, расстегнул куртку и сунул руку в карман. Он был пуст. Точнее, там преспокойненько лежали паспорт и кошелек, но бумажки не было. Вероятно, он выронил ее, когда при посадке в самолет, доставал билет. Ну и ладно, нет значит нет. Остается только достать из сумки книжку и положить куда-нибудь… Петька огляделся. Ну вот, под дерево, что ли. Но и здесь не получилось: молнию, которую он вроде бы отремонтировал в гостиничном номере, опять заело. Причем на том же самом месте, где и в предыдущий раз.

Между тем сумерки сгущались. Площадь, примыкающая к зданию аэропорта, казалась Бумажкину чуть ли не фрагментом фильма ужасов: зловещей и темной. На ее довольно обширном пространстве горел один-единственный фонарь. Даже окраина Москвы освещается куда лучше.

Очень быстро площадь опустела. Многие пассажиры, прибывшие вместе с Петькой, покинули ее вместе со встретившими их на личном транспорте. С оставшейся небольшой группкой людей Петька устремился к стоявшему неподалеку рейсовому автобусу, который, как он услышал, «идет в город».