Совсем не Аполлон - Катарина Киери Страница 13

Гороскоп на день: «Вы невольно узнаете о себе нечто новое».

Может, мне позвонить тому астрологу, номер телефона которого напечатан под гороскопом, и обратиться за «личной консультацией»? Мне не помешало бы, честное слово. У меня же нет штата советников по разным вопросам, как у американского президента. И я давно не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, как сейчас. Неудивительно, что окружающие выражали недовольство тем, как я исполняю свои обязанности, — не так-то это просто без советов и без помощи. Если подумать, то за последнюю неделю меня похвалил лишь один человек.

Андерс Страндберг. Интересно, кто он по знаку Зодиака? Может быть, Скорпион? «Кто-то далекий думает о вас. Постарайтесь понять кто и свяжитесь с этим человеком».

Май-Бритт вышла на работу. Листки с контрольной мы получили из ее рук. Я думала о том, что если завалю эту контрольную, то смогу попросить родителей нанять репетитора. Не Май-Бритт, конечно, а кого-нибудь другого…

Шутка. Я, конечно, не думала всерьез о том, как мы будем сидеть рядом за маленьким кухонным столом, склонив головы над тетрадкой в клеточку, как будем греть ладони о чайные чашки. И о руке, которая не стала бы неловко гладить меня по голове, изображая нежность.

А потом сказка закончилась. Я увидела задания контрольной — удар под дых. Ничего не получалось.

Вычисления не сходились друг с другом. Я была готова поверить, что нам по ошибке выдали тест для студентов математического факультета какого-нибудь калифорнийского университета. А если никакой ошибки не было и эти задания предназначались нам, то меня и занятия с репетитором не спасут. Скорее надо будет пройти заново всю математику с седьмого класса.

На контрольных о смягчающих обстоятельствах и уважительных причинах лучше не заикаться. Оценки выставляются в соответствии с количеством верных решений, что бы ни происходило в твоей жизни. В восьмом классе Лена пришла на контрольную по математике с загипсованной ногой: накануне она неудачно упала на физкультуре. И хотя всем, включая Май-Бритт, известно, что Лена отлично знает математику, по результатам той контрольной ей снизили оценку за семестр. То, что ей было больно, что она не спала ночь, что ее одолевала слабость, — все это не имело ни малейшего значения. В сравнении с этим моя временная растерянность и рассеянность — вообще ничто.

За двадцать минут до конца урока я сдала листок с какими-то невнятными вычислениями, стараясь не замечать критически-вопрошающего взгляда Май-Бритт.

Домой идти не хотелось. Еще даже не вечер пятницы, а передо мною уже открывается перспектива длинных одиноких выходных.

Я села на автобус и поехала в центр. Без особой цели, не зная, чем себя занять. Я могла пройтись по магазинам, присмотреть рождественские подарки.

Могла зайти в кафе. Мы с Леной иногда ходим в кафе по пятницам, чтобы наградить себя пирожным после долгой трудовой недели. Приятное занятие. Сидеть в кафе в одиночку — другое дело, но тоже по-своему приятное. Ты как будто прячешься в толпе, сливаешься с остальными, наблюдаешь за людьми вокруг. Я люблю сидеть в общественных местах, рассматривая людей и слушая разговоры. Пытаюсь понять, кто они, чем занимаются, какие их связывают отношения.

Лена никогда не ходит в кафе одна. Она не такой человек. По-моему, она не понимает, зачем это нужно. Может быть, она не очень уверена в себе — и не хочет признаваться себе в этом.

Иногда меня вдруг охватывает неуверенность. Например, когда захожу в кафе. Гляжу по сторонам и не знаю, как себя вести. Эти несколько секунд, пока ты не нашел свободный столик и не сел, став одним из многих, — эти несколько секунд не очень-то приятны. Случалось, что я поворачивала назад, не дойдя до свободного места. Просто шла обратно к двери и уходила прочь.

В автобусе мне не хватало Лены, и по пути в кафе тоже. Подумав об этом, я почувствовала укол совести, а после — разочарование. Что-то случилось, что-то серьезное. И она не позвонила мне. У молчания всегда есть причины. Я предположила, что на этот раз причина во мне. Что я чем-то обидела Лену.

Я вышла из автобуса в центре, толком не зная, что делать и с чего начать. Универмаг «Олене» через дорогу — туда я и отправилась. Ходить по залам, взвешивая на ладони куски мыла, присматриваясь к ценам на домашнюю утварь, сравнивая разделочные доски с дюжиной тех, что я выстругала на уроках труда за все годы учебы в школе, — почему бы и нет. Но я выбрала другой путь и отправилась в музыкальный отдел.

Народу была уйма, не протолкнуться. Самая большая толкотня — у полок с хитами и у стойки распродажи. У полок с классикой виднелось несколько свободных квадратных метров. Я стала продвигаться вперед, сантиметр за сантиметром приближаясь к цели. Добравшись до стеллажа, стала перебирать диски. Никогда еще не покупала дисков с классической музыкой.

Рука на моем плече. Довольно большая рука на моем плече. Не папина рука на моем плече. Какой еще мужчина, кроме папы, может положить руку мне на плечо?

— Привет.

Рука все там же. Я замечаю, что улыбаюсь. Радуюсь, что не вижу своей идиотской счастливой улыбки со стороны. Счастливой улыбки, причина которой — рука, лежащая на моем плече и шепчущая мне секреты через куртку, свитер, кожу.

— Что-то мы в последнее время постоянно встречаемся.

Рука все еще лежит на плече. Я все еще улыбаюсь, глядя прямо перед собой. Хочу, чтобы рука и дальше там лежала. Хочу получше запомнить тепло этой руки.

И вдруг. Вдруг я что-то вижу. Я вижу кого-то. Кто-то стоит прямо передо мной, по ту сторону широкого стеллажа с дисками, в паре метров — и видит руку на моем плече, мою улыбку. Лена. Она стоит не двигаясь, и я ее вижу. И я ничего ей не говорю. Вместо этого я поворачиваюсь к мужчине, которому принадлежит рука. Смотрю на него, потому что не знаю, куда направить взгляд, куда деваться. Потом снова смотрю вперед и вижу, как Лена уходит прочь. И я не иду, не бегу за ней. Я просто стою. А рука больше не лежит у меня на плече.

— Ты нашла что-нибудь хорошее?

Тепло руки осталось, разбежалось тоненькими ниточками по телу. Но до головы не добежало. Голова холодная как лед. Холодная и пустая. Эй, что мне теперь делать? Как поступают в таких случаях?

— Может быть, выпьем кофе?

Кто это произнес? Я? Как я могла задать такой дурацкий вопрос? Почему нельзя было просто стоять, не отнимая инициативу у того, кто хотя бы владеет ситуацией? Но теперь слишком поздно, остается только жалеть о сказанном. Я не решаюсь смотреть на него. Не хочу видеть, как он вздрагивает от этого вопроса, как взгляд становится строже, не хочу слышать безрадостного и сухого смешка:

— Нет… не самый подходящий момент.

А потом учтиво, тускло:

— Но спасибо за предложение.