Энни из Эвонли - Люси Мод Монтгомери Страница 13

Стоял мягкий октябрьский вечер. Энни откинулась на спинку стула и вздохнула. Она сидела за столом, заваленном учебниками и тетрадками, но плотно исписанные листки бумаги, лежавшие перед ней, не имели никакого отношения к школьным делам.

– В чем дело? – спросил Гилберт, который вошел в открытую дверь кухни как раз вовремя и услышал вздох.

Энни покраснела и стала торопливо убирать листки бумаги под школьные тетрадки, чтобы Гилберт их не увидел.

– Ничего страшного. Просто я пытаюсь записывать некоторые свои мысли, как это советовал профессор Хэмилтон, но они мне самой не нравятся. Они мне кажутся какими-то неуклюжими, дурацкими, как только ложатся на бумагу. Плоды воображения они как тени, их невозможно заключить в клетку, они такие непослушные, своенравные. Но если я не остановлюсь, то когда-нибудь овладею их секретами. У меня, сам знаешь, не так много свободного времени. Пока не кончишь проверять школьные тетрадки, разве можно браться за собственные записки?

– В школе у тебя дела идут блестяще, Энни. Все дети любят тебя, – сказал Гилберт, присаживаясь на каменную ступеньку.

– Нет, не все. Энтони Пай, например, просто не хочет любить меня. Хуже того, он не уважает меня не уважает, и все тут. Да он попросту презирает меня, и могу тебе искренне признаться, это меня очень беспокоит. Дело не в том, что он настолько плохой. Он просто озорной, но не больше, чем некоторые другие. Он редко не слушается меня, но подчиняется мне с таким презрительным видом, словно делает одолжение, словно ему неохота спорить со мной. Его поведение оказывает отрицательный эффект на других. Я всячески пыталась завоевать его расположение, но, боюсь, мне никогда это не удастся. А хочется, потому что он довольно-таки сообразительный мальчишка, раз он Пай, и мне хотелось бы полюбить его если он мне позволит.

– Возможно, это результат того, что он слышит дома.

– Не обязательно. Энтони довольно независимый мальчуган и имеет собственное мнение о вещах. У него все время до этого учителями были мужчины, и женщин он считает плохими учителями. Ну что ж, посмотрим, чего можно добиться терпением и добротой. Мне нравится преодолевать трудности, и учительство очень интересная работа. Но Пол Ирвинг возмещает мне все то, чего недостает от других. Какой же это чудесный ребенок, Гилберт, и к тому же гениальный. Я пришла к выводу, что мир когда-нибудь услышит о нем, – убежденным тоном закончила Энни.

– Мне тоже нравится преподавать, – сказал Гилберт. – Это хорошая учеба и для самого себя. Ты знаешь, Энни, за те недели, что я преподаю в Белых Песках, я узнал больше, чем за все годы собственной учебы в школе. Мы все, как будто, неплохо идем. В Ньюбридже Джейн любят, как я слышал, и, я думаю, в Белых Песках вполне терпимо относятся к услугам вашего покорного слуги все, кроме Эндрю Спенсера. По дороге домой я встретил вчера вечером жену Питера Блюэтта, и она сказала мне, что считает своим долгом сообщить мне: мистер Спенсер не одобряет моих методов.

– А ты никогда не замечал, – задумчиво произнесла Энни, что когда люди говорят, будто считают своим долгом сказать тебе кое-что, то тут попахивает чем-то другим? Почему они не считают своим долгом сообщить тебе нечто приятное из того, что слышали о тебе? Вот тут миссис Доннелл, – Энни подчеркнуто сделала ударение на последнем слоге, – снова зашла в школу и сказала мне, что считает своим долгом проинформировать меня, будто миссис Эндрюс, жена Хармона, не одобряет то, как я читаю детям сказки, а миссис Роджерсон считает, что Прилли медленно прибавляет в арифметике. Если бы Прилли поменьше тратила время на то, чтобы строить глазки мальчикам из-за своей грифельной доски, дела у нее пошли бы быстрее. Я уверена, что Джек Гиллис решает для нее задачки в классе, но поймать мне его на месте преступления мне всё никак не удается.

– А удалось тебе примирить многообещающего сына миссис Доннелл, – Гилберт сделал ударение на втором слоге, – с его святым именем?

– Да, – рассмеялась Энни, – но задача оказалась не из легких. Вначале, когда я назвала его Сент-Клером, он и ухом не повел. Мне пришлось повторить это имя два или три раза, и тогда ребята начали толкать его, а он посмотрел на меня такими обиженными глазами, словно я назвала его Джоном или Чарли, а он на эти имена, мол, не откликается. И мне пришлось оставить его как-то вечером после занятий и по-доброму поговорить с ним. Я объяснила ему, что его мама хочет, чтобы я называла его Сент-Клером и я не могу поступать вопреки ее пожеланию. После моих объяснений он всё понял он очень сообразительный мальчик и сказал, что вот мне можно называть его Сент-Клером, а если его так попытается назвать кто-то из ребят, то он тому «мозги вышибет». Конечно, я ему выговорила за такие выражения. Но с тех пор я зову его Сент-Клером, а ребята Джейком, и всё идет гладко. Он рассказал мне, что хочет быть плотником, а его мамаша говорит мне, чтобы я ориентировала его на профессора колледжа.

Упоминание о колледже придало новое направление мыслям Гилберта, и оба некоторое время говорили о своих планах и чаяниях серьезно, открыто, с надеждой, как это делают молодые люди, когда будущее у них непроторенная тропинка, полная чудесных неожиданностей. Гилберт наконец пришел к выводу, что хочет быть врачом.

– Это чудесная профессия, – с восторгом говорил он. – Молодой человек должен пробивать себе дорогу в жизни. Ведь кто-то сказал же, что человек – это боевое животное. А я хочу воевать с болезнями, болями и невежеством, что тесно связано одно с другим. И я хочу взять на себя свою долю честной, настоящей работы в этом мире, Энни, добавить свою долю знаний к тем запасам, которые добрые люди начали создавать с истоков человеческого рода. Люди, которые жили до меня, сделали столько для меня, что я хочу выразить свою благодарность, сделав доброе людям, которые будут жить после меня. По-моему, только так мужчина может выполнить свои обязательства перед человечеством.

– А мне хотелось бы привнести побольше красоты в жизнь, – мечтательно поведала Энни. – Я не то чтобы хочу дать людям побольше знаний, хотя это и весьма благородная цель. Мне хочется, чтобы их жизнь стала приятнее именно благодаря мне, чтобы у них прибавилось маленьких радостей и счастливых мыслей, которых у них не было бы, если бы не родилась я.

– Мне кажется, ты достигаешь этой цели каждый день, – с восхищением глядя на Энни, заметил Гилберт.

И он был прав. Энни родилась, чтобы нести людям свет и тепло. Идя по жизни, она дарила улыбку или доброе слово, и люди воспринимали это как лучик солнца, блеснувший им хотя бы на момент, такой ласковый, несущий надежду и добрую весть.

Наконец Гилберт нехотя поднялся.