Загадка старого клоуна - Всеволод Нестайко Страница 10

– А-а… – сразу сник старичок. – Нет! Нет, мальчик, нет! Моя фирма не покупает. Только продаёт. Только… Проходи, не заслоняй мне товар.

Чак ещё больше покраснел и отошёл.

Некоторое время он ходил молча, потом опять отважился и… опять отошёл ни с чем.

А вдруг…

– Однако! Что вы делаете, юноша? – послышался весёлый звонкий голос (возле Чака стоял тот самый круглолицый дяденька, который только что отдал свою тарелку цыганёнку). – Это же клоун Пьер, любимец публики, а вы меняете его на бублики. Не продавайте его, чтобы потом не пожалеть! Пойдёмте, друг мой! Я прошу! Пойдёмте, пойдёмте, друг мой!

Обняв Чака за плечи, странный дяденька увёл его от «раскладки».

Я, конечно, бросился за ними, стараясь не отставать, чтобы слышать, о чём они будут разговаривать.

Дяденька был уже в летах («августовский», как говорит о таких мой дед Грицько, – ещё немного – и пожелтеют, посыплются листочки, уже и лысина довольно большая, и уши мхом поросли, и морщины взбороздили шею).

Он шёл, заметно прихрамывая на левую ногу.

Одежда на нём была старенькая, но, видно, когда-то приличная, господская.

– Так вот, – сказал дяденька, когда они ушли с базара. – Во-первых, вообще продавать что-либо гимназисту на базаре опасно. На вас уже подозрительно поглядывал один «фараон», которого я знаю в лицо. И если бы он передал вас классному надзирателю, могли бы быть серьёзные неприятности. А во-вторых, мне не хотелось бы, чтобы вы продавали этого клоуна. Вам же самому не хочется с ним расставаться? Ведь правда?

Чак молча кивнул.

– Так что же случилось? Что вас заставило? Может, я смогу вам помочь? Не стыдитесь. Не только от себя говорю, но и от моего кукольного коллеги, которого вы держите в руках. Позвольте представиться: бывший любимец публики, клоун Пьер, вынужденный, к сожалению, после несчастного случая оставить арену и превратиться в «лицо без определенных занятий» – Петра Петровича Стороженко. Честь имею.

Дяденька остановился, стукнул каблуками и резко наклонил голову.

– Чак Всеволод. Гимназист третьего класса, – пролепетал в ответ Чак.

– Очень приятно. И поскольку мы уже знакомы, давайте без церемоний. Что там у вас случилось? Выкладывайте.

И Чак поведал ему свою историю.

– Так. Ясно, – сказал бывший клоун. – Эта порода людей мне знакома. Сынок Слимакова, значит. Из полицейского управления. Как же! Как же! С папашей приходилось встречаться. В интимной обстановке. Выслал когда-то меня из города в двадцать четыре часа «за богомерзкое кривляние и посягательство на священную особу государя императора и членов августейшей фамилии». Подлая душа. И сынок, значит, такой же… Ну что же, каков корень, таково и семя. Но откупаться от него – напрасное дело. Проучить его надо. Напугать. Потому что иначе не отцепится. Это мы сделаем. Не волнуйтесь. В пять, говорите? В Ботаническом саду? Возле «дерева смерти»? Ну что ж. Идёмте. Уже скоро пять. Не будем опаздывать и заставлять его ждать.

– И вы думаете, что он… – Чак неуверенно посмотрел на Стороженко.

– Думаю. Даже уверен. Не сомневаюсь. Сами увидите.

Они уже шли вверх по бульвару.

Бульвар хотя и был очень непривычный, но его все-таки можно было узнать. Два ряда стройных тополей так же стремились в небо (только под ними живой изгородью тянулись кусты, огибая фигурные скамейки, да и ограда была деревянной, крашеной). А некоторые дома были мне знакомы, они и сейчас стоят.

По обе стороны бульвара пролегали трамвайные пути. По ним с дребезжаньем ехали вниз и вверх небольшие вагончики с открытой площадкой и одной штангой, с круглым роликом на конце, который катился по проводу.

Посередине бульвара стоял памятник, окружённый гранитными столбиками, между которыми тяжело провисали массивные железные цепи.

На круглом пьедестале какой-то дяденька, выставив вперед правую ногу, озабоченно смотрел в сторону вокзала, как будто собирался бежать на поезд (потом я узнал, что это был граф Бобринский, который основал первый в Украине сахарный завод и первую железную дорогу).

От этого памятника справа начиналась ограда Ботанического сада, с волнистой проволочной сеткой и красными кирпичными столбиками.

– Пойдём с Безаковской? – спросил Стороженко Чака.

– Да.

И они свернули направо.

«Ага, – подумал я. – Значит, улица, ведущая к вокзалу, когда-то называлась Безаковской».

Вдали, за деревянным мостом, виднелся вокзал, приземистый, удлиненный, с возвышениями посредине и по бокам и с маленькими башенками на этих возвышениях. У вокзала толпились извозчики.

Слева за Ботаническим садом тянулись к вокзалу маленькие одноэтажные домики и высокие дощатые заборы, обклеенные объявлениями.

И лишь справа возвышались несколько каменных зданий, которые сохранились до настоящего времени. На одном из них красовалась вывеска «Украинский книжный магазин». Теперь на этом доме мемориальная доска – здесь бывали классики украинской литературы.

«Эх! – подумал я. – Вот бы увидеть сейчас живого Михаила Коцюбинского, или Ивана Франко, Архипа Тесленко, Степана Васильченко, Лесю Украинку».

Но ни Коцюбинский, ни Франко, ни Васильченко, к сожалению, не появлялись. Улица была пустынной. А ждать было некогда. Стороженко и Чак уже заходили в Ботанический сад.

Я полетел за ними.

Пройдя оранжерею, они вышли на безлюдную аллею.

– Ну, где тут ваше «дерево смерти»? – спросил бывший клоун.

– В овраге, – сказал Чак.

– Идите вперёд и не бойтесь, я потом появлюсь. Не бойтесь.

– Я не боюсь, – покраснел Чак и пошёл вперед.

Помня нашу договоренность не терять его из виду, я направился за ним. А Стороженко вдруг куда-то исчез.

Мы прошли по зарослям вверх и, когда уже стало видно полукруглое крыло университета с колоннами и крестом наверху, спустились в глубокий овраг.

Из чащи слышалось звериное рычание, крики каких-то загадочных птиц. Позже я узнал, что на территории Ботанического сада был тогда ещё и зоопарк, основанный в 1908 году. Только в 1913 году его перевели на Брест-Литовское шоссе, которое теперь называется проспектом Победы.

От рёва хищников вдали становилось страшно, и этот безлюдный овраг казался ещё более таинственным.

Внизу под старой ольхой стоял гимназист. Остроносый, с жиденькими белесыми волосами, расчёсанными на прямой пробор и гладко прилизанными – один его вид вызывал у меня отвращение. Настоящий слизняк!

Гимназист увидел Чака.

– Ну?!

Чак передёрнул плечами.

– Ты что? Шутишь со мной? Доиграешься! – Слимаков зашипел от злости.

И тут… Стороженко так неожиданно появился из кустов, что даже я вздрогнул. А Слимаков аж рот раскрыл.