Простодурсен Лето и кое-что еще - Руне Белсвик Страница 10

– Так что я готов быть публикой, – сказал Сдобсен. – Это важная часть спектакля. А раз уж я кое-что в этом соображаю, то готов взяться за эту непростую работёнку.

– Просто смотреть – и всё? – изумился Простодурсен. – Не вижу смысла.

– На каждое представление должна приходить публика. Если никто не пришёл, театр закрывается.

– У нас тут не заграница, – объяснил Простодурсен.

– И нам нужна принцесса, – добавила Октава.

– Придумал! – закричал Утёнок. – Я же умный, вот и придумал.

– Что ты придумал? – спросил Простодурсен.

– Всё придумал, потому что я умный и голова всё время варит! Сдобсен уже прекрасная принцесса, но Пронырсен будет публикой!

– Пронырсен? Да он ни за что в театр не пойдёт, – сказал Сдобсен. – Он же сам сказал, когда заходил за сухарями. Он до сих пор хохочет над нами в темноте.

Все вскочили и бросились к двери слушать. Неужели Пронырсен правда всё ещё смеётся над ними?

Да, правда. Где-то очень далеко, перекрываемый шумом дождя и плеском реки, раздавался смех Пронырсена. Он шагал домой через лес с пакетом чёрствого хлеба и с этим смехом.

– Утёнок, похоже, прав, – сказала Октава. – Прекрасная идея. Если мы так насмешили Пронырсена, что он всё никак не отсмеётся, то лучшей публики нам не найти.

– Но, – сказал Сдобсен, – лучше ведь я буду…

– Конечно, лучше ты будешь принцессой. Ты блистательный и неотразимый. И ещё долгие годы только и разговоров будет, что о твоей замечательной роли в приречном театре.

– Пронырсен сграбастает сухари и сбежит, только его и видели, – предрёк Сдобсен.

– Необязательно, – ответил Ковригсен. – Если мы скажем, что в конце будет пир и торт, и хорошенько намажем его стул клеем, то…

– Он никогда не садится, – напомнил Сдобсен.

– С этим придётся ему помочь, – ответил Ковригсен.

– Но в загранице, – сказал Сдобсен, – публика сама рвётся в театр. Там все красиво одеваются, стоят в очереди да ещё платят деньги, чтобы посмотреть спектакль.

– Нам не стоит на них равняться. У нас всё по-другому, – объяснил Ковригсен. – Пронырсен ни за что не станет красиво одеваться, стоять на месте, тем более в очереди, и уж точно не заплатит ни гроша. Будем рады тому, что имеем.

– Но вдруг он страшно разозлится, – засомневался Простодурсен, – и озвереет?

– Искусство всегда требует жертв, – сказала Октава.

– То есть? – удивился Простодурсен. – Что это значит?

– Это значит, что наше дело – приклеить Пронырсена к стулу, и пусть ругается сколько хочет.

Несколько секунд было совершенно тихо. Гулко упали на пол две крошки. Громко чавкала вода в дырявых башмаках. Потом Сдобсен снова открыл рот.

– Можно мне взять коврижку? – спросил он.

– Угощайся чем хочешь, – ответил Ковригсен. – Ты будешь принцессой, тебе голодать не по чину.

– Ты прав, – протянул Сдобсен. – Дай мне тогда уж сока и марципанов, если у тебя есть.

– Ты хочешь играть принцессу? – спросила Октава.

– Я не хочу, – ответил Сдобсен, – но ради тебя сделаю это.

– Сдобсен, друг мой, от твоих слов у меня пламень в груди! – торжественно сказала Октава.

– Пф, – только и фыркнул в ответ Сдобсен.

Теперь у них снова была принцесса. Осталось повесить афишу у двери Пронырсена и погуще намазать стул клеем, а там, глядишь, всё устроится.