Тайная тропа - Шарон Крич

Перейти из нашей кухни через коридор в кухню тёти Джесси и дяди Нейта было сродни путешествию в прошлое. На нашей половине поселился настоящий зоопарк самых разных звуков: топот ног Бена, Уилла и Сэма, бегающих вверх и вниз по лестнице; бухание стереосистемы Бонни; писк компьютера Гретхен; дребезжание настенного телефона, по которому вечно треплется Мэй.

Но стоило пройти по коридору, как вы внезапно оказывались в Тихой Зоне дома тёти Джесси и дяди Нейта. Большую часть времени там тихо, как в склепе. Там вы увидите старомодные вышитые подушки и гобелены со стихами и пословицами. Нос вам будет щекотать запах корицы и мускатного ореха, а ваши пальцы пробегут по гладким столешницам и мягким стёганым одеялам.

Я подолгу бывала в Тихой Зоне. Моим братьям и сёстрам там не нравилось, но я воспринимала дядюшку Нейта и тётю Джесси, его Красную Птицу, как моих вторых родителей. У них не было детей, хотя когда-то у них была дочь по имени Роза, которая родилась в тот же месяц и год, что и я.

Когда нам с Розой было по четыре годика, я подхватила коклюш, а потом Роза подцепила его от меня. Ей становилось всё хуже и хуже. Когда она умерла, тётя Джесси сделала странную вещь. Она вытащила из своего огромного комода нижний ящик, поставила этот ящик на стол и выложила его изнутри розовым детским одеяльцем. Она положила в него Розу и зажгла на каминной полке дюжину свечей.

Тётя Джесси считала, что первой кроваткой новорождённого ребёнка должен быть выдвижной ящик (правда, вытащенный из комода), а последней кроватью человека перед тем, как его положат в гроб, тоже должен быть выдвижной ящик. Если положить умершего в ящик комода, то он заново родится невинным младенцем. У тёти Джесси были своеобразные убеждения.

Помню, я так и норовила прошмыгнуть на их половину, чтобы взглянуть на Розу, ожидая, когда она моргнёт сонными глазками и сядет. Мне говорили: «Не прикасайся к ней!», но я один раз прикоснулась. Я погладила по её руке и страшно испугалась. Это была не её рука. Это была рука куклы, жёсткая, не тёплая и не холодная. Я со страхом посмотрела на собственную руку – вдруг она превратится в руку куклы, как у Розы.

В течение двух дней люди входили и выходили из той комнаты, оплакивая Розу, лежавшую в ящике комода. Своим скудным четырёхлетним умишком я понимала: Роза оказалась в этом ящике по моей вине, и я всё ждала, когда кто-нибудь накажет меня за это. Вместо этого люди спрашивали меня, хорошо ли я себя чувствую, стало ли мне лучше, и говорили, как мне повезло. Повезло? Ну-ну. Я чувствовала себя так, будто это я лежу в том ящике, и кто-нибудь вот-вот достанет из него Розу и вместо неё положит в ящик меня.

Вы, пожалуй, подумаете, что, поскольку Роза заразилась коклюшем от меня, а я всё ещё жива, то тётя Джесси и дядя Нейт сердились на меня; но они, похоже, не сердились. Наоборот, они взяли на себя особую заботу обо мне. Я была хилой и болезненной и вечно ловила все микробы, какие только проплывали по дому. Всякий раз, стоило мне захворать, как тётя Джесси, завернув меня в одеяло, уносила на свою половину и нянчилась со мной и ухаживала за мной, пока мне не становилось лучше.

Иногда она путалась, называя меня Розой вместо Зинни, и это вызывало у меня странные чувства. Я задавалась вопросом: что если я и есть Роза, а умерла Зинни? И я была Роза, и это были мои настоящие родители.

У моей мамы была куча детей, и, возможно, она чувствовала себя виноватой, что у неё их так много, тогда как у тёти Джесси и дяди Нейта теперь не было никого. Возможно, ей казалось, как позже и мне, что мы в долгу перед тётей Джесси и дядей Нейтом. В любом случае, мои родители позволили им буквально трястись надо мной, и мне нравилось бывать у них дома, хотя я и сторонилась того ящика. Он снова был в комоде, но я представляла себе жуткие вещи, особенно покойников.

Когда я не болела, тётя Джесси и дядя Нейт брали меня с собой на оздоровительные прогулки по ферме. Дядя Нейт рассказывал мне о том, что, поскольку у красного дуба открытые поры, его древесина хороша для изготовления бочек, в которых хранят сухие сыпучие вещества, а поры белого дуба источают липкую смолу, которая их герметически закупоривает, делая водонепроницаемыми, и поэтому из древесины белого дуба можно строить корабли. И он, и тётя Джесси были настоящие ходячие энциклопедии.

– Ага, а вот и он! – восклицала тётя Джесси, наклоняясь, чтобы указать на лютик или папоротник. Бывало, подняв с земли окаменевшее растение, она рассказывала мне, как оно появилось миллионы лет назад. – Какое чудо!

Единственными созданиями, которых она не считала чудом, были змеи. Увидев кривую ветку, которую порой принимала за змею, она гадливо вздрагивала.

– Это единственная тварь, которую я терпеть не могу, – говорила она. – Для меня змея не является чудом природы. Не знаю, как Господь мог создать этих мерзких ползучих гадов.