Дети железной дороги - Эдит Несбит

Сперва они не были детьми железной дороги. Подозреваю, в то время им даже не приходило в голову, что она может стать для них чем-то иным, кроме средства передвижения, которое им позволяло быстро добраться до мест, где выступали знаменитые иллюзионисты Маскелин и Кук, или до театра, или до зоологического сада, или до Музея восковых фигур мадам Тюссо. Обычные дети из пригорода, они жили с папой и мамой в обычном особняке с фасадом из красного кирпича, цветным витражом на входной двери, плиточным полом в прихожей, электрическими звонками, ванной с горячей и холодной водой, французскими окнами от пола до потолка, множеством белой краски и всеми прочими современными удобствами, как говорят про такие дома агенты по их продаже.

Детей было трое. Старшую звали Роберта. Разумеется, у мам нет любимчиков, но если мы все же предположили бы на секунду обратное, то это место принадлежало бы именно Роберте. Следующим по возрасту шел Питер, мечтавший скорее вырасти, чтобы стать инженером. Младшая, Филлис, пока никем не хотела стать, однако во всем, что ни делала, исходила из самых лучших намерений.

Их мама не относилась к числу тех скучных особ, которые тратят все свое время на скучные визиты к разным скучным леди, а затем сидят скучно дома, ожидая, когда эти скучные леди нанесут им ответный скучный визит. Она почти всегда была дома, в полной готовности затеять игру с детьми, прочесть им вслух интересную книжку или помочь с уроками. По утрам же, когда они находились в школе, она писала для них увлекательные истории, которые им читала после пятичасового чая. И еще она вечно придумывала смешные стишки по случаю дней их рождения и к прочим важным событиям, вроде крещения новых котят, смены обстановки в кукольном домике или благополучно перенесенной «свинки».

Эти везучие дети имели все, о чем только можно мечтать: красивую одежду; теплый уютный дом; великолепную детскую, оклеенную веселыми обоями с изображениями матушки гусыни и полную разнообразных игрушек; добрую и жизнерадостную няню и собственного пса по кличке Джеймс. И еще у них был идеальный отец, который на них никогда не сердился, ни разу не поступил с ними несправедливо и всегда включался в их игры, а в тех редких случаях, когда не включался, приводил столь веские аргументы и делал это настолько смешно и забавно, что дети вполне входили в его положение.

Вы, конечно же, думаете, что они должны быть очень счастливы, и они действительно были счастливы, только сами не знали насколько, пока прекрасная жизнь в доме со всеми современными удобствами вдруг не закончилась и они не оказались вынуждены жить совсем по-другому. Ужасные изменения настигли их неожиданно.

На десятый от роду день рождения Питер среди множества прочих подарков получил маленький паровозик с настоящим паровым двигателем. Ясное дело, что в десять лет о таком только можно мечтать. Другие подарки тоже ему понравились, но они блекли в сравнении с воплощенной мечтой. Ровно три дня он ощущал себя на вершине блаженства. Затем, то ли из-за оплошности самого Питера, то ли благодаря самым добрым намерениям Филлис, которые она в данном случае проявила весьма навязчиво, паровоз с оглушительным звуком взорвался. Джеймс пулей вылетел вон из детской, и потрясение его было так велико, что он не решался вернуться обратно в течение целого дня. Ехавшие в тендере фигурки людей из Ноева Ковчега разлетелись на кусочки, но больше никто не пострадал, кроме самого паровозика и чувств Питера. Ходила молва, будто он даже плакал, но это, конечно же, клевета: мальчики десяти лет не позволяют себе такого перед лицом ужасных трагедий. Да и сам Питер ведь объяснил: глаза у него покраснели просто из-за того, что он простудился. И это было совершеннейшей правдой, хотя простуда проявилась лишь день спустя после его заявления. Он до того скверно себя почувствовал, что был отправлен в постель. Мама уже готовилась к кори, но Питер, вдруг резко сев на кровати, воскликнул:

– Ненавижу кашу! Ненавижу ячменную воду! Ненавижу хлеб с молоком! Хочу встать и съесть настоящей еды!

– И что бы тебе хотелось? – спросила мама.

– Пирога с голубятиной, – жадно проговорил Питер. – Большого пирога с голубятиной. Самого большого из всех!

Мама поспешила к кухарке, которой немедленно было велено сделать именно такой пирог. И она его сделала. А когда сделала, испекла. И после того как он был готов, Питер съел солидную его часть, и насморк его, о чудо, если и не совсем прошел, то стал значительно меньше. Пока же целебное блюдо готовилось, мама, чтобы развлечь больного, сочинила стихи. Во вступлении к ним говорилось о замечательном, но невезучем мальчике Питере, а далее следовало:

Ни одну свою игрушку

Так он не любил,

Но чудесный паровозик

Случай злой сгубил.

Клапан, подлый, не сработал,

И котел ба-бах!

Паровозик погибает

На его глазах.

«Мама горю не поможет,

Паровоз пропал!» —

Все ж, собрав его обломки,

Ей их показал.

Пассажиров очень жалко,

Но ведь ясно ей:

Паровозик всех игрушек

Был ему милей.

С горя полною душою

Питер слег в кровать.

Попросил пирог испечь он,

Чтобы скорбь унять.

В одеяло завернулся, —

Надо бы поспать.

Раньше это помогало

Грусть ему прогнать.

От простуды нос припухший

И в глазах тоска.

Не откажется, однако,

Он от пирога.

Впрочем, Питер еще надеялся на возрождение паровозика. Папа во время аварии был в отъезде, но его вот-вот ожидали домой, а он обладал поистине золотыми руками и мог починить самые разнообразные вещи. Особенно он прославился в роли хирурга-ветеринара для деревянной лошадки-каталки и однажды вообще спас ей жизнь, когда ее состояние представлялось всем остальным безнадежным и несчастное существо считали уже навсегда для этого мира потерянным. Даже плотник, растерянно разведя руками, сказал, что вряд ли здесь чем-нибудь может помочь. Именно папа починил колыбель для кукол, когда никому это больше не удалось. И не кто иной, как он, вооружившись клеем, кусочками дерева и перочинным ножом, заставил крепко стоять на тонюсеньких ножках животных из Ноева Ковчега, после чего это стало у них выходить даже лучше, чем когда они только что появились в детской.

И вот папа вернулся. Питер повел себя с поистине героическим бескорыстием, даже не намекнув о произошедшей трагедии, пока тот обедал и курил послеобеденную сигару. Идея о бескорыстии принадлежала маме, но воплотил-то ее Питер самостоятельно, и это потребовало от него большого терпения.