Силиконовая надежда - Марина Крамер Страница 9

Меня считали везучей – ну еще бы, мама – известный хирург, заведовала отделением лучшей в городе больницы, одно время даже занимала должность профессора на кафедре хирургии, однокурсники, когда узнали об этом, считали, что передо мной открыты все двери, даже напрягаться не нужно. И я ни за что не доказала бы никому из них, что мама была единственной, кто категорически возражал против моего поступления в медицинский институт. Она так и заявила, когда услышала мою просьбу нанять репетиторов по химии и биологии:

– Это совершенно ни к чему. Ты не сможешь стать врачом, Деля.

– Но почему? – недоумевала я, «лечившая» кукол и плюшевых зверей лет с пяти.

– Потому, дорогая, – присев к краю моего письменного стола, заваленного книгами по биологии и конспектами по химии, сказала мама, – потому, что у тебя нет, к сожалению, для этого ни способностей, ни данных. Ты моя дочь, и будет лучше, если я тебе скажу правду сейчас, чем ты потратишь шесть лет в институте и два в интернатуре, прежде чем кто-то другой скажет тебе об этом. Я тебя очень люблю, Аделина, но врачом тебе не стать никогда. Пока есть время, подумай о другом институте.

Я сидела, опустив голову, и видела только мамины руки – руки хирурга с чуть сморщенной от постоянного мытья и соприкосновения с перчатками кожей. Эти руки в буквальном смысле вытащили с того света сотни людей, вернули им жизнь и надежду на будущее. Ту самую надежду, которую сейчас у меня она отбирала.

Я не стала спорить, чтобы не огорчать маму – она вернулась с дежурства и выглядела уставшей, а ей еще предстояло увидеть запись от классной руководительницы в дневнике у Николеньки. И я решила, что буду добиваться всего сама, чтобы в конце концов доказать маме, как она ошиблась во мне.

Тайком от мамы я посещала подготовительные курсы при медицинском институте, зарабатывая деньги для их оплаты мытьем полов в поликлинике. Мама думала, что я в это время сижу в библиотеке и готовлюсь к поступлению на факультет психологии местного университета. На самом деле я в страшном сне не могла представить себя в роли психолога, душевные недуги людей интересовали меня куда меньше телесных.

При подаче документов в институт я столкнулась с определенными сложностями. Моя фамилия заинтересовала председателя приемной комиссии, и он, сдвинув очки на кончик носа, спросил:

– Майя Михайловна Драгун – ваша мама?

Краснея и чувствуя себя предателем, я отрицательно покачала головой, не желая пользоваться протекцией. Председатель, кажется, поверил. Как потом оказалось, на личные дела детей врачей клеилась специальная метка, но на моем такой не было. Я сдавала только биологию, хотя и готовилась на всякий случай к химии тоже – золотая медаль давала такую привилегию, но сдать этот единственный экзамен нужно было только на «отлично». Как говорили в кулуарах, если медалист срезался на биологии, шансов у него почти не оставалось – сдать химию уже мало кто мог. Но я была готова и к этому, хотя рассчитывала все-таки на положительный результат.

Так и вышло – вытянутый билет я знала в совершенстве, хотя вопросы попались сложные. Но в критических ситуациях мой мозг всегда соображал лучше, потому заслуженное «отлично» в экзаменационном листе появилось, а я автоматически стала студенткой первого курса медицинского института по специальности «лечебное дело». Мама узнала об этом последней.

В день зачисления я позвонила ей на работу и сообщила новость. Мама долго молчала, и в этом молчании я четко слышала неодобрение и одновременно гордость за то, что я все-таки проявила характер.

– Ну, что ж, – произнесла мама, видимо, внутренне приняв известие и поняв, что от нее уже ничего не зависит. – Я тебя поздравляю. Но тебе предстоит долгий и тяжелый путь, Деля. И я буду рада, если ты не разочаруешься.

Это было все, что она сказала по поводу моего выбора профессии. Никогда в жизни мама не помогала мне, не интересовалась учебой, не устраивала на практику. Она дала мне шанс сделать все самостоятельно, за что я всегда буду ей благодарна. И в институте я была просто отличная студентка Аделина Драгун, а не дочь известнейшей Майи Михайловны. За моей спиной, конечно, шептались, но я не обращала внимания, потому что знала – все, что я имею, сделано и добыто моими руками и головой, а не благодаря протекции мамы.

В интернатуру я тоже попала не потому, что мама подняла какие-то связи, а потому, что мной заинтересовался главный врач одного из лучших стационаров города. Меня взяли в челюстно-лицевую хирургию и в наставники назначили одного из опытных хирургов – Павла Одинцова. Он сперва отнесся ко мне довольно скептически, но через некоторое время стал смягчаться. Я работала старательно, училась каким-то премудростям, о которых не узнаешь в институте, овладевала навыками, о которых прежде не слышала, и мне нравилась наглядность нашей работы. Мы не просто собирали сломанные челюсти и восстанавливали лицевые кости – мы возвращали людям надежду. Меня все больше интересовала пластика, я много читала и старалась не пропустить ни единой лекции, ни одного семинара по интересующей меня теме. Одинцов посмеивался, но всегда приглашал с собой в операционную, если вдруг появлялся интересный пациент. Я ассистировала ему все чаще, многому училась и была благодарна за его отношение ко мне. Незаметно мы с Павлом сблизились настолько, что как-то вполне естественно наша совместная работа переросла в роман. Я даже ездила с ним на охоту – Павел оказался страстным любителем побродить по лесу с ружьем. Я к огнестрельному оружию была равнодушна, но возможность побыть вместе упускать не хотела.