Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева Страница 9

До сих пор в жизни Жанны ничего такого не было. И выбора тоже. Героев популярных сериалов она не воспринимала всерьез, то неживое, ненастоящее, а других мужчин поблизости не наблюдалось. А любить так хочется! Просто сил нет! Ведь ей уже девятнадцать! Первым достойным ее внимания оказался Сергей Сабуров. Но обстоятельства, при которых они встретились! Допустим, бог с ними, с обстоятельствами. Хотя можно ли влюбиться в Сергея Сабурова, которому знаменитая жена ни строчки нежной не посвятила? Значит, он плохой человек. Недостойный.

А вот этому, с фотографии, – все лучшие песни, самые нежные слова. Не просто такой гордой женщине признаться: «Всеми любимая, но не тобой…» И такая мука в ее высоком голосе, что комок подступает к горлу. И веришь ей. Веришь всегда. Да, Сабину любили и слушали потому, что она никогда не лгала. Она была искренна и в любви своей, и в ненависти, и в гневе. А песня для людей – это колыбельная для души. Спи, моя радость, усни, переселись на время в иной мир и замени печаль свою печалью чужой.

Как же его зовут-то? Кроме «моя единственная любовь», есть же у него другое имя! Данное при рождении и записанное в свидетельстве. Жанна со вздохом посмотрела на кипу исписанной бумаги. Как хочется узнать о нем побольше! Найти бы, выяснить, что стало с этим человеком. Но как?..

…Дом, построенный по указаниям Сабины Сабуровой, вызывал у людей, попавших внутрь, недоумение. Со временем Сергей с этим смирился и только молча пожимал плечами. Жена, мол, так захотела. Долго искала архитектора, способного претворить ее желания в жизнь, но своего добилась. Подстраиваться под других Сабина не умела и не хотела, а на мнение домочадцев ей было откровенно наплевать.

И Сабурову, и Ларе проект с самого начала казался отвратительным. А когда дом построили, оба поняли, что не ошиблись. Трехэтажное чудовище попирало все представления о красоте и гармонии. Не говоря уже об удобстве.

Ряд расположенных полукругом ступенек вел к полукруглой же вверху входной двери. Полукруг ее был выложен разноцветной мозаикой. Картина – абстракция, некая головоломка. Над крыльцом навес, подпираемый резными столбиками. За дверью – небольшой холл. Справа и слева – двери, через которые можно выйти на кольцевую веранду.

Центральная в холле дверь раздвижная. При Сабине она всегда была распахнута. За ней – гигантских размеров гостиная. Дело даже не в ее размерах, а в высоте. Не два метра, не четыре. В три этажа, потому что по всему периметру гостиной шли открытые взору переходы между комнатами, а также лестницы, ведущие наверх, с этажа на этаж. Все сходилось почему-то на этой гостиной. Время от времени помимо своей воли все обитатели дома там встречались. Ибо невозможно было ни выйти из дома, ни подняться на другой этаж, минуя гостиную и оставшись незамеченным для находящегося в ней человека.

Сабуров заметил в этом проекте намек на студенческое общежитие. Два года, еще будучи студенткой, Маша Малинина вместе с подругой Ларой жила в маленькой комнатке, дверь которой выходила в длинный коридор, казавшийся бесконечным. Сабуров к ней приезжал, когда ухаживал, иногда оставался на ночь, и у него всегда появлялось ощущение, что они с Машей не одни. За хлипкой дверью, за тонкими стенами все время находились люди. Они ходили, громко разговаривали, смеялись, и Сабуров никак не мог отделаться от мысли, что смеются над ним. Казалось, что те, в коридоре, все знают про каждый их поцелуй и стон. И теперь в доме, который придумала Сабина, он так же чувствовал чужое присутствие. Словно за ним и женой подсматривало все человечество. Но это построено на ее деньги. Не его. И он стерпел.

Утешался же тем, что есть гараж. Можно с утра до ночи возиться с машинами, не опасаясь нежданного вторжения жены. Та гаража избегала. В гостиной он старался не задерживаться, не сидел подолгу с чашкой кофе или у включенного телевизора.

Выдолбленный внутри кирпич, увеличенный до гигантских размеров, – вот что такое его дом. Бессмыслица, нелепость. Бездна пустого пространства, которое никак не использовано. Храм в честь великой Сабины, где к небу больше года возносились не молитвы, а песни.

Ее больше нет, а жизнь продолжается. Надо думать о детях, об их будущем. Скоро начнется новый учебный год, Сережа-младший переходит в физико-математический класс, у него способности к точным наукам, маленькая Эля занимается бальными танцами и музыкой. С Жанной они общаются неохотно, словно чувствуют человека из другой среды, который их не понимает, а порой и осуждает. Девушка же занята только своей болезнью, все люди, которые умеют ходить, по ее мнению, должны быть счастливы уже этим. Если капризничают и упрямятся, значит, избалованы. Быть может, она не так уж и не права. Сережа еще помнит ту, другую жизнь. Когда родителям приходилось считать каждую копейку. Но Эля росла, как маленькая принцесса. С пяти лет находилась в центре всеобщего внимания. Еще бы! Дочь великой Сабины!

Хорошо, что дом огромный, и, не считая обязательных встреч в гостиной, места для уединения предостаточно.

Но так или иначе с девушкой в инвалидном кресле приходится встречаться частенько. Она словно всегда на боевом посту: целыми днями торчит в гостиной. С ним почти не разговаривает, но в ее взгляде с каждым днем появляется все больше осуждения. Кажется, сладкий яд тех песен, что пела сирена по имени Сабина, проник и в ее душу. Ему, как мужу певицы, положено выражать бурный восторг. А он не выражает. Потому что песен ее не любит и не понимает. Стыдно признаться, но это так. Оттого обидно еще больше. Вот другие – те смогли понять. А он нет.

Последнее время Сергей находился в странном состоянии. Недоумения. И стал опасаться, что дальше будет хуже. Прошло две недели со дня смерти жены. Казалось, пора бы вернуться к нормальной жизни и построить ее так, как ему всегда хотелось. Но чего-то Сабурову не хватало. Он почти жалел, что Сабины больше нет. Исчез источник постоянного раздражения. Колокол, который не унимался даже по ночам, вдруг перестал звонить. И – тишина. Сначала прислушиваешься с надеждой: повезло? неужели больше никогда? Потом с недоумением: неужели же больше никогда? А потом с отчаянием: что, совсем никогда?!

А девушка в инвалидном кресле словно понимает его состояние. Сабуров подозревал, что Жанна тайком читает дневники Сабины. И пожаловался Ларе. Та удивилась:

– Что, там есть какие-то тексты песен? Ноты?

– Вряд ли. Там ее дневники.

– Она же никогда не писала прозу, – напомнила Лара.

– Ну, это раньше. Она о многом умалчивала. – И задумчиво добавил: – В юности ее кидало из одной крайности в другую. Маруся то хотела ехать ликвидировать последствия очередного природного катаклизма: наводнения, землетрясения, пожара. Словом, туда, где кипела жизнь. То говорила, что уедет в деревню, к родителям, и будет доить коров на ферме. Тишина, вдохновение. И проза. Позже она попробовала писать воспоминания. В кладовой ее черновики.

– А там ничего такого нет? – осторожно намекнула Лара.

– О нас с тобой? Или о ее великой любви? Единственной и неповторимой?

– Так ты знаешь?