Резня на Сухаревском рынке - Андрей Добров Страница 9

Скопин отломил тонкую веточку от яблони, склонившейся через забор, поддел крючок и открыл дверцу.

Он первым вошел во двор, вертя палочку в руке.

— Точно, не спят, — указал он на освещенное окно второго этажа.

Около двери они остановились, и Архипов несколько раз провернул рычажок звонка. Тот продребезжал внутри дома, но в ответ не донеслось ни звука.

— Не слышат? — спросил Архипов и снова покрутил рычажок.

Наконец за дверью раздались шаги и старческий голос произнес:

— Убирайтесь! У меня револьвер! Буду стрелять.

— Откройте, — громко сказал Архипов. — Полиция.

— Оставьте меня в покое! — истерически выкрикнул старик из-за двери. — Мало вам было? Опять пришли? Говорю же — у меня револьвер!

Скопин повернулся к девушке, которая безучастно стояла за его спиной.

— Правда есть револьвер?

Маша пожала плечами.

— Я следственный пристав Архипов. Со мной судебный следователь и ваша племянница. Откройте. Иначе позовем дворника и будем ломать дверь!

— У нас нет дворника, — сказала Маша.

— Я вас не знаю! — крикнул старик из-за двери. — И ваши имена мне не знакомы.

— Надо позвать квартального, — предложил Скопин. — Здесь квартальным Михеев. Он живет недалеко. А то и вправду придется ломать. Я схожу к карете, попрошу Чумыкина, чтобы съездил за квартальным. Подождем немного.

Пока Скопин ходил распоряжаться, Архипов еще несколько раз пытался уговорить вредного старика открыть. Грозил ему арестом и судом, но тот ни в какую не соглашался отворить дверь.

Скопин вернулся, сел на перевернутое ведро, стоявшее возле крыльца, вынул из кармана маленькую черную трубку и раскурил ее. Дождь моросил по-прежнему. Подошел Архипов.

— Я могу выстрелить в замок и сбить его, — сказал он.

— Зачем? — спросил Скопин. — Сам Трегубов пока ни в чем не обвиняется. Это мы пытаемся вломиться к нему в дом.

Архипов глазами указал на Машу. Скопин пожал плечами:

— У нас есть только ее показания. Мы не можем их проверить, пока не попадем внутрь и не поговорим со стариком.

Архипов досадливо скривился:

— Не предполагал, что вы окажетесь таким крючкотвором.

— Это моя профессия, — спокойно ответил Иван Федорович, выпуская клуб дыма. — Я судебный следователь. Вы же читали уложение о судебных следователях? Мы не делаем выводов, просто собирая доказательную базу. Выводы делает суд.

— А! — Архипов махнул рукой.

— Маша, хотите сесть? — спросил Скопин у девушки.

Маша отрицательно покачала головой.

— Как вы попали в полицию? — спросил Скопин молодого человека.

Архипов поднял воротник пальто.

— Можно сказать, что случайно. Готовился ехать на Балканы, но меня вместе с еще несколькими офицерами не отпустили в действующую армию, а отправили в столицу.

— Зачем?

Архипов отвел глаза.

— Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.

— Понятно, — вздохнул Скопин. — Реформа?

Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.

За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.

— Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?

Скопин указал трубкой на дом.

— Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?

— Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?

— Не открывает. Грозит револьвером, — ответил Архипов.

Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.

— А вы кто будете?

— Следственный пристав Архипов, — ответил Захар Борисович.

— А! — поднял густые брови Михеев. — Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.

Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.

— Там звонок есть, — сказал Архипов.

Но квартальный не обратил на него никакого внимания.

— Оставьте, он сам разберется, — спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.

— Я сказал, сейчас стрелять буду! — послышался истеричный вопль из дома.

— Михайла Фомич, открывай. Это я, Михеев, — крикнул квартальный надзиратель. — Открывай, не балуй!

После секундного молчания послышался звук отпираемого замка. Дверь слегка приотворилась.

— Ну вот, пожалте, господа следователи, — сказал Михеев. — Отворил. Я еще нужен?

— Постойте тут, — приказал Скопин, вставая с ведра. Он сунул трубку в карман и подошел к крыльцу. — Трегубов, вы нас впустите или сами сюда выйдете?

Дверь отворилась шире, и на крыльцо вышел старик с растрепанной седой шевелюрой и закутанный в старый ватный халат. В одной руке у него действительно был револьвер, а в другой он держал керосиновую лампу..

— Я Трегубов, — заявил он. — Что вам от меня надо?

— Вы знаете эту девушку? — спросил Архипов, указывая на Машу.

Старик молча посмотрел на девушку, а потом решительно ответил:

— В первый раз вижу!

— Вы уверены?

Старик поджал губы, показывая, что больше разговаривать на эту тему он не собирается. Но тут подал голос Михеев.

— Да это ж его племянница. Маша. Михайла Фомич, это ж твоя племянница.

— В первый раз вижу.

— Вот те на! — ответил квартальный. — Я сам ей отметку в паспорте делал год назад.

— Ничего не знаю! — взвизгнул Трегубов. — Может, раньше она и была моей племянницей, а теперь — нет!

— Вы хотите сказать, что выгнали ее из дома и теперь знать не хотите? — спросил Скопин.