Киллер - Павел Астахов Страница 9

«Сегодня всю ночь идет дождь. Хочется курить, свои сигареты закончились еще вечером, но будить ребят по этому поводу не стану. И вообще пора бы завязывать с куревом. Лежу и слушаю, как барабанят капли по крыше. Ночью приснились Оля и Иришка. Только недавно вдруг подумал, что дочке осенью в первый класс!..

В нашей группе новый командир. Его назначение не было секретом. После того как комиссовали Алекса, то есть Серегу Трошина, из управления буквально на днях прислали другого.

– Для вас я Франц, – представился он, улыбаясь.

Когда этот тип улыбается, я почему-то всегда представляю себе акулу с разинутой пастью. Хотя внешне он всегда с иголочки, даже ногти себе подравнивает специальной пилочкой. Хм, ненавижу подобную гламурщину!

Майор. Аж на целое звание старше меня. Судя по всему, не приглянулся я ему с самого первого дня нашего знакомства, в общем-то, как и он мне. Но субординацию никто не отменял, тут не до церемоний. Приказы по уставу положено выполнять беспрекословно, это не обсуждается.

Поворочавшись на кровати, встаю. Гляжу на часы. Скоро светать начнет. Тихо выхожу наружу, чуть ли не кожей ощущая, что рядом кто-то есть. Резко оборачиваюсь.

– Тоже не спится? – спрашивает Франц и прикуривает.

– Дождь разбудил, – говорю я.

Франц кивает, будто и не нуждался в моем ответе. Протягивает мне сигарету.

Я не двигаюсь.

– Бери, Айк. – Он бросает на меня сочувственный взгляд.

Я машинально беру сигарету. Про себя удивляюсь, почему у меня к нему такое внутреннее недоверие? И Йозеф, и Отто, и вообще все наши пацаны равнодушно отнеслись к его появлению. Только не я.

Франц опять раздвигает губы, рот его разъезжается, как резаная рана. Глаза напоминают осколки стекла, в которых отражается огонек сигареты.

Я смотрю на него и опять думаю о бескрайних глубинах, которые рассекают серые тени морских убийц. А еще я чувствую резкий запах пота, исходящий от него. Никто из нашей группы не благоухает, как роза, но от Франца исходит какая-то особенная вонь. Смесь гнилой капусты с плесенью.

– Завтра пойдем на восток, – говорит он, и дым выходит из его рта аккуратными кольцами. – В Ишхой-Юрте люди Джамала взяли одиннадцать заложников. Среди них трое детей.

Я знаю это. Франц мог бы не продолжать.

– Утром оперативка. Потом сборы. Выдвинемся ночью. Если возьмем Джамала живьем, готовь дырку для звезды.

– За сутки их могут убить, – замечаю я, а сам непроизвольно думаю о своих капитанских погонах.

Сука Франц знает, на какие кнопки нажимать.

– Айк, у меня приказ.

Конечно. Такой тип, как Франц, и по малой нужде в кусты не сходит без указания сверху. Штабной крысеныш!

– В группе Джамала больше двадцати голов, – говорю я.

– А нас – семь, – сообщает Франц.

Мне хочется расхохотаться. Будто я не знаю состав нашего подразделения.

«Шесть», – хочу сказать я, подразумевая, что если начнется заваруха, то толк от Франца будет нулевой.

– Ты же снайпер, – говорит он, не глядя на меня.

Это что, комплимент? Или намек на то, что каштаны из огня буду таскать я один?

Я ничего не отвечаю, только изредка стряхиваю пепел с сигареты.

Он бросает окурок в лужу и смотрит на меня. В упор, не стесняясь, как на допросе.

– Я тебе чем-то не угодил, Айк?

Я молчу. Глубоко затягиваюсь. Франц смотрит на меня слегка озадаченно.

Я пожимаю плечами:

– Разве это важно сейчас? Ты командир, я твой подчиненный. Как пел Цой, эта схема проста.

– Между нами не должно быть разногласий. Мы сюда не куличики приехали лепить.

– Ты сам сказал, что у тебя приказ, – напоминаю я.

Франц снова кивает и смотрит на небо. Взгляд его напряжен. Он будто ждет какой-то сигнал.

Я демонстративно тушу окурок пальцами и ухожу.

До подъема еще целых сорок минут, и я постараюсь выспаться».

Виктор отложил в сторону ручку, потер глаза, взглянул в окно. Кошмар, привидевшийся этой ночью, не дал ему возможности заснуть снова, и он сел за мемуары. По крайней мере, это занятие как-то отвлекало его.

Хотя, по сути, то, что изначально начиналось как дневник, в настоящий момент уже начинало напоминать художественное произведение, чего он сам от себя не ожидал. Виктор никогда не поверил бы, что в нем, солдате, имеющем за спиной семнадцать лет боевой выслуги, из которых шесть – в горячих точках, внезапно проснется писательский азарт.

«Это не азарт, – сказал Виктор самому себе, закрывая блокнот. – Просто в такие моменты ты забываешь о своей беде».

Да, погружение в прошлое на некоторое время избавляло его от мучительных воспоминаний, связанных с Олей и Иришей, которые так нелепо погибли.

По его вине.

Он достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и долгое время без отрыва смотрел на слегка измятое фото. Кажется, снимок был сделан года три назад. Да, Ириша уже перешла во второй класс. Фотограф сказал что-то смешное, отчего на светлых лицах жены и дочки сияли счастливые улыбки.

А вот он не улыбался. Кончики его губ были лишь слегка приподняты вверх, будто бы Виктор стеснялся своих чувств, хотя, наверное, в ту минуту он тоже был счастлив.

Впрочем, если быть откровенным, веселиться ему что-то не очень хотелось. Виной тому дикая, совершенно бессмысленная и жестокая война в Чечне. Дни, проведенные в плену у боевиков. Виктор не забыл и о том, как его, боевого офицера спецназа ГРУ, снайпера экстра-класса, на счету которого двести двадцать девять жизней, комиссовали по надуманным обстоятельствам.

Он держался, не поддавался искушению утопить депрессию в бутылке. Стиснув зубы, брался за любую работу и повторял про себя, что все это временно, ненадолго. Надо просто чуть-чуть потерпеть, и все образуется.

Коновалов верил, что они разберутся, поймут, что совершили ошибку, выставив его из вагона того самого большого поезда, который казался ему крепким и хорошо отлаженным. Виктор считал, что бригада, ведущая этот поезд, не бросает своих пассажиров, бережет и охраняет их.

Но его не позвали. Никто не стал разбираться, как и почему их разведгруппа попала в засаду, тем более что в живых остался только он один, не считая Франца, но о нем отдельный разговор.