Медиум с Саутгемптон-роу - Энн Перри Страница 9

В конце июня пыльный город прел под жарким солнцем, еле вмещая в себя потоки людей, стремившихся получить выгоду от разного рода торговли, бизнеса и удовольствий. Почти на каждом углу уличные торговцы зазывно рекламировали свои товары, в открытых каретах восседали светские дамы, не снисходившие до столь мелочной суеты и прикрывавшие свои нежные личики от солнца стройными рядами похожих на огромные распустившиеся цветы зонтов прелестной раскраски. Тяжело грохотали повозки, нагруженные тюками добра, дребезжали овощные и молочные тележки, громоздкие неповоротливые омнибусы завистливо поглядывали на множество обгонявших их обычных извозчичьих пролеток и двуколок… Даже по тротуарам сновали толпы, и Питту приходилось ловко лавировать, двигаясь к намеченной цели. Уличный шум буквально оглушал и притуплял ум: крикливые скороговорки уличных торговцев, предлагающих для продажи множество разнообразных товаров, грохот колес по мостовым, бряцание упряжи, сердитые окрики извозчиков, звонкий перестук лошадиных копыт…

Томас предпочел бы, чтобы Чарльз Войси вообще забыл о его существовании, хотя после их случайной встречи в столовой Вестминстера тайное наблюдение Питта за ходом предвыборной кампании уже стало явным. Он сожалел об этом, но тут уж ничего нельзя было поделать, да к тому же, вполне вероятно, его участие все равно не прошло бы незамеченным. Эх, заметили б его хоть немного позже… Ведь, увлекшись политическими интригами оживленной предвыборной кампании, Войси мог и не обратить внимания на одну конкретную физиономию среди множества интересующихся им лиц.

К пяти часам дня Питт выяснил фамилии тех, кто поддерживал кандидатуру Войси как открыто, так и тайно, – по крайней мере, в соответствии с имевшимися списками. Он также узнал, что выдвинутая Чарльзом программа затрагивает традиционные – торговые и имперские – ценности консерваторов. Очевидно, этот политик мог привлечь голоса землевладельцев, предпринимателей и судовых магнатов, но сейчас избирательное право распространилось и на обычных людей, все состояние которых ограничивалось семейным домом или арендованной квартирой с платой, не превышавшей десяти фунтов в год. Разве для них не естественней было поддерживать профсоюзные организации, а следовательно, и Либеральную партию?

Очевидная видимость того, что для Войси нет реальной возможности выиграть предстоящие выборы, встревожила Питта гораздо больше, чем могла бы, если б ему удалось обнаружить какую-то брешь, какую-то слабость программы, чтобы использовать ее против него. Это означало, что сокрушительный удар по сопернику попытаются нанести из-за угла, а он, Томас, не имел ни малейшего понятия, какие направления надо защищать, не знал даже, где может скрываться уязвимое звено Серраколда.

Он шел по правому берегу реки к району доков и фабрик, темневших под стенами здания железнодорожного вокзала Лондон-бридж, намереваясь присоединиться к толпе рабочих на первом публичном выступлении Войси. Его глубоко интересовало, как поведет себя этот человек и какой прием ему окажут.

Заглянув в один из трактиров, полицейский заказал пирог со свининой и стакан сидра и потягивал его, прислушиваясь к разговорам за соседними столиками. Болтовня часто перемежалась взрывами смеха, но им не удавалось заглушить несомненный оттенок суровых и горьких высказываний. Лишь одно из них затрагивало ирландцев или злободневный вопрос Гомруля, но даже его обсуждали почти насмешливо. Зато вопрос о длительности рабочего дня вызывал горячие споры, и многие склонялись к весомой поддержке социалистов, хотя вряд ли кто-то здесь знал фамилию хоть одного из них. Питт точно не услышал упоминания имен как Сидни Уэбба ^[6] или Уильяма Морриса ^[7], так и красноречивого и горластого драматурга Шоу ^[8].

К семи часам вечера Томас уже стоял на пустыре перед фабричными воротами, за которыми в дымном воздухе серели мощные стены зданий. Издали доносился непрерывный ритмичный шум работающих механизмов, и горло саднило от едкого угольного дыма. Вокруг него скопилось дюжин пять или шесть мужчин в однообразных буровато-серых латанных и перелатанных одеждах, давно выцветших, выношенных на локтях и коленях и с истрепанными манжетами. Многие из них носили матерчатые кепки с твердыми козырьками, хотя вечер выдался теплый, и, что гораздо более необычно, даже с реки не долетал влажный холодный ветерок. Такая кепка стала традиционным символом практической принадлежности к рабочему классу.

Питт легко слился с толпой рабочих: свойственная ему неряшливость служила отличной маскировкой. Он прислушивался к их забавным замечаниям, к вульгарным, зачастую жестоким шуткам и улавливал в них оттенок отчаяния. И чем дольше полицейский слушал, тем меньше представлял, как Чарльз Войси с его деньгами, привилегиями и лощеными манерами, а теперь еще и с рыцарским титулом сумеет завоевать голос хоть одного из работяг. Ведь Войси защищал все то, что их угнетало и что воспринималось ими – справедливо или ошибочно – как грязная эксплуатация их труда и кража положенных им заработков. И вот это как раз пугало Питта, поскольку он отлично знал, что Войси абсолютно не склонен мечтательно полагаться на удачу.

Толпа уже начала беспокоиться и поговаривать об уходе, когда двуколка – именно двуколка, а не карета – остановилась шагах в двадцати, и Питт увидел, как из экипажа выбралась высокая фигура Войси, которая решительно направилась в сторону собравшихся. Его появление вызвало у Томаса невольную дрожь мрачного предчувствия, словно даже в этой толпе его враг мог узреть его и испепелить пылающей ненавистью своего взгляда.

– Неужели приехали, наконец? – выкрикнул из толпы грубый голос, мгновенно разрушая это наваждение.

– Конечно, я приехал! – повернувшись к рабочим, откликнулся Чарльз, вскинув голову. Он почти весело улыбался и не видел Питта, анонимно затесавшегося в компанию сотни мужчин. – Вы же имеете право голоса, не так ли?

Послышались редкие смешки.

– По крайней мере, он не притворяется, что ему на нас наплевать! – воскликнул кто-то в нескольких метрах слева от Томаса. – Я предпочел бы услышать честное фуфло, а не лживые посулы.

Войси подошел к повозке, которой отвели роль импровизированной трибуны, и легко забрался на нее.

Толпа зашевелилась, сосредотачивая внимание на будущем ораторе, но тихо роптала, явно ожидая возможности высказать неодобрение, возражения и оскорбления. Чарльз, казалось, прибыл в гордом одиночестве, но Питт заметил фигуры двух или трех полицейских, маячившие поодаль, и с полдюжины вновь подошедших мужчин, внимательно обозревающих толпу – крепких парней в неброских серых костюмах, но подвижных и оживленных, совсем не похожих на усталых фабричных рабочих.