Анабиоз - Илья Бушмин Страница 9

Дулкин поднял глаза с коврика, посмотрел на меня. Снова на коврик. И опять на меня.

— И что это, мать твою?

— Коврик из машины моего брата. На нем кровь.

— Рогов, ты сдурел?

— Мы уже говорим обо мне?

С вечера я сразу позвонил на рабочий — у меня имелся только он — телефон Дулкина. Но трубку в отделе розыска пропавших, состоявшем из только одного сотрудника, так и не взяли. Поэтому я рванул в полицию с утра. С ковриком из салона нашей «Киа», свернутым в рулон и надежно упакованным в чистый полиэтиленовый пакет.

— Рогов, — вздохнул Дулкин. Он похлопал себя по карманам, очевидно, в поиске сигарет. — Рогов, это пятно, которому черт знает сколько времени. Это может быть что угодно. Грязь, кофе пролитый, или… — его фантазия исчерпалась: — …Или грязь. С какого хрена ты взял, что это кровь? Специалистом вдруг стал?

Я вспомнил все те моменты, когда я отстирывал со своей одежды такие же пятна. Кровь была моей, или оппонентов в драках во времена бурной молодости. Или вообще неизвестно чьей, когда я обнаруживал ее утром с похмелья и мог только гадать, что творил накануне. Если прокрутить все эти моменты под музыку, получится хороший видеоклип с пометкой «18+».

— Это кровь.

— Или грязь.

Меня начинало трясти.

— Послушайте, Валерий Николаевич, — я говорил очень спокойно. Специально следил за собой. — В кино я видел, что в полиции всякие экспертизы проводят. Криминалисты с пробирками и специальной аппаратурой и все такое. Не говорите мне, что в кино все врут, а экспертов у вас вообще нет. В кино ведь не врут?

Теперь начало трясти Дулкина.

— Рогов, б… дь, ты меня задрал уже! Задрал вчера, а сейчас тем более. Что тебе нужно, твою же наперекосяк, а? Чего ты тут отираешься?

— Мне нужно, чтобы вы сделали экспертизу. Она докажет, что это кровь, — не удержался и поддел опера: — А не грязь, кофе или грязь.

Дулкин протяжно выдохнул. Звук был, как у свистящего локомотива. Он ткнул пальцем в старое и высохшее пятно на резиновом коврике:

— Рогов, это пятно неустановленного происхождения. Оно старое. Для экспертизы наверняка непригодно.

— Давайте послушаем мнение самих экспертов.

— Иди музыку послушай! — зарычал Дулкин. — Во-первых, это старое хрен знает когда оставленное пятно. Во-вторых, и это главное, и слушай внимательно меня…!

— Только этим и занимаюсь.

— …Твой брат пропал за тридевять земель отсюда, черт знает где он пропал! Он уехал из Москвы на ПОЕЗДЕ, Рогов. Поезд, знаешь? Ту-ту и все такое. При чем тут коврик из его машины? Чего ты мне мозг с самого утра выносишь?!

Я вздохнул. Нужно было искать новый подход.

— Валерий Николаевич. Мой брат пропал — как вы там это называете? — при невыясненных обстоятельствах. Перед отъездом он жаловался на какие-то проблемы. В его машине я нахожу следы крови. А полицейский, в обязанности которого входит искать пропавшего и, вроде как, отрабатывать все версии, палец о палец не хочет ударить.

Дулкин яростно оскалился.

— Умный стал, да?

— Уж простите.

— Теперь ты вот так, значит, решил со мной говорить? Может, еще и к начальству моему пойдешь? Жаловаться типа?

— Хорошая, кстати, идея. Спасибо.

— Ты только из СИЗО приперся, и уже права качаешь! — рычал Дулкин, — Таких у нас не любят. Очень не любят, Рогов!

— У меня был условный срок за драку, но в СИЗО я полностью его отбыл, — парировал я. — Могу бумажку показать. Я был под подозрением в краже, но его с меня сняли. Перед законом я чист, если юридически посмотреть.

Дулкин фыркнул.

— «Юридически». Слов нахватался. С каких пор пацаны с района стали так бакланить? Феню отшибло?

— Я не бакланю. И я не просто пацан с района, если не заметили.

Опер нахмурился. Я на самом деле не походил на всех остальных с нашего района, с кем Дулкин и ему подобные имели дело. Блатной жаргон не использую, семечки не грызу, в подъездах под гитару не играю, спортивные полосатые штаны не ношу. Даже матерюсь редко.

Но Дулкин не собирался сдаваться. Он снова прощупал себя, наконец нашел сигареты и закурил. Одарил меня взглядом палача.

— Короче, так. Забирай это барахло и вали нахер отсюда. Если не свалишь, я прямо сейчас закрываю тебя на 15 суток. Понял меня? — и кивнул на дверь. — Слился.

Из кабинета я выходил, кипя от ярости. Краем глаза, уже стоя в двери, заметил плакат на стене. Старый, выцветший, заляпанный. На листовке была изображена цапля, сжимавшая в клюве лягушку. Лягушка, чья песенка была явно спета, в это самое время держалась своими крохотными зелеными лапками за длинную шею цапли и душила птицу, сдавливая ей горло. Надпись гласила: «Никогда не сдавайся».

Я с детства любил такие вещи. Всегда расценивал их как знаки, посланные кем-то или чем-то лично мне. Вот и сейчас я мысленно пообещал лягушке с картинки: «Хорошо, не сдамся».

Я позвонил Жене, сообщив о результате. Хотел завезти коврик к ней, чтобы оставить там на хранение — на случай, если когда-нибудь здравый смысл восторжествует, и полицейские все-таки согласятся принять коврик на экспертизу. Женя была на работе. Она работала менеджером в крохотном турагентстве где-то в районе Мытищ. Женя предложила другой вариант: коврик я мог оставить ее соседке, пенсионерке.

Закат жизни у большинства современных людей вызывает настоящее безумие. Но Женя заверила, что соседка вполне бодрая и, что самое главное, адекватная.