Страшная сила - Дия Гарина Страница 9

Эля с братом тоже как завороженные уставились на сварливо скрипящий фонарь, мутным желтым пятном мотающийся в белесой непроглядной тьме. Колючая снежная пыль клубилась в подъезде, делая мучительным каждый вдох.

– А теперь – спать! – снова повторила мама, едва мы переступили порог кухни.

И я рассмеялась, окунувшись в забытое ощущение детства.

– И как ты нас распределишь, мама? Тут всего две комнаты и четыре кровати.

– Все уже продумано, Нини, – мама назвала меня старым детским прозвищем. – Мы с папой ляжем в гостиной. Молодые люди на кухне. Вот я и матрасы для них приготовила. А ты с Элей – в спальне. Придется тебе, как ее гувернантке, проследить, чтобы девушка не попала под чары твоего горячего латиноамериканского братца. Ты только погляди, как мило они беседуют! Ну, вылитые голубки…

– Ей пятнадцать всего, – пробормотала я, уставившись на оживленно жестикулирующего Хуана, и удивительно молчаливую Элю. Вот это да! Чтобы заставить замолчать это армянское радио, наверняка понадобилось нечто исключительное. Куда только подевался ее образ инфантильной капризуши? Неужели и впрямь – красавчик-братишка виноват? Или просто события, произошедшие в семействе Челноковых полгода назад, прибавили Эле горькой взрослой мудрости? По-крайней мере, ей хватило ума и интуиции не сообщать моим родителям, каким образом я зарабатываю себе на хлеб с маслом, и назвать меня своей гувернанткой. Надо будет при случае поинтересоваться – с чего бы…

– Ну и что, что пятнадцать, – ворчала мать, нагружая меня чистым постельным бельем, и вталкивая в спальню со скрипучими железными кроватями. – Они сейчас уже в десять лет о взаимоотношении полов знают больше, чем я узнала к концу жизни.

– Какой конец жизни, мам! Ты еще даже не на пенсии. На тебя мужики заглядываются! Да хоть тот же дядя Леня. Сама видела.

– Ничегошеньки ты, солнышко, не понимаешь! – Мама безнадежно махнула рукой и, по-старушечьи сгорбившись, вышла из комнаты.

Похоже, у мамы были свои тайны, и поверять их мне она совершенно не собиралась. Придется утром устроить отцу небольшой допрос. С этой мыслью я блаженно растянулась на пахнущей свежестью простыне, и провалилась в омут сна без сновидений, даже не подозревая, что допрос уготован именно мне.

Проснулась я от того, что руки мои затекли в неудобном положении, и, попытавшись повернуться на бок, удивленно распахнула глаза. Еще бы не удивиться, если совершить оборот вокруг своей оси мне помешали холодящие кожу «браслеты», приковавшие запястья к стальным прутьям изголовья. Та-ак!.. Неужели я сплю и вижу кошмар, составленный из эпизодов моего недавнего прошлого?

– Тихо, Ника! – Теплая мужская ладонь закрыла мне рот, предотвращая мой негодующий вопль. – Я хочу с тобой поговорить.

Знакомые волны пробежали вдоль позвоночника, едва в оттеняемой воем ветра тишине прозвучал этот хрипловатый голос. Но, возмущенная таким вопиющим покушением на свободу личности, я попыталась достать обнаглевшего бой-френда ногой. Он увернулся и, отодвинувшись вместе со стулом на безопасное расстояние, продолжил:

– Я целых полгода ждал этого. Когда смогу остаться с тобой один на один, и заглянуть в твои лживые глаза.

Скосив свои лживые глаза, уже привыкшие к темноте, я обнаружила, что Элина кровать пуста. Ах ты, маленькая предательница! Предоставила своему брату-садисту разбираться со мной, а сама отправилась на кухню, под бочок к моему братцу! И когда только успела набраться типично женского коварства?..

– Ничего не скажу! – заявила я Павлу, демонстрируя партизанскую выдержку. – Ни слова без адвоката.

– Ну, за этим дело не станет. – По изменившемуся тону я поняла, что он ухмыляется, принимая игру. – Я как раз занялся частной адвокатской практикой. Так что, можете говорить, обвиняемая.

– Прокурор и адвокат в одном лице – это что-то новенькое. Но, если ты настаиваешь, буду говорить. Даже кричать. Хуан прибежит и…

– Можешь не тыкать мне своим Хуаном. За то, что я разрешил Эльке остаться, она мне выдала вас с головой. Ей твои родители еще вчера семейный фотоальбом показали. Короче, я почти весь вечер в курсе, что он твой брат.

Вот так. Выходит, божья кара по имени Эля и тут умудрилась все мне испортить.

– Ты мне жизнь испортила, – без всякого перехода заявил Павел и, вопреки обвиняющему тону, провел рукой по моей щеке. – Я чуть не чокнулся в больнице, когда узнал, что ты уехала.

Его пальцы скользнули по шее, двинулись ниже, отдернулись…

– Сначала я подумал, что ты вернулась к своему бывшему. Но потом встретился с ним в больничном коридоре и понял, что ты кинула нас обоих. Почему, Ника?

Я не ответила. Все, что для меня было аксиомой и не нуждалось в доказательствах, мой тюремщик воспримет всего лишь как невнятные объяснения, порожденные несуществующей женской логикой. И посему я молчала, как партизан на допросе.

– Черт с тобой, Ника, можешь не отвечать. – Губы Павла вдруг оказали совсем рядом с моими. – Что было, то прошло. Сейчас у тебя никого нет. Я это точно знаю. А мне никто не нужен кроме тебя. И теперь ты от меня не отвертишься. Если понадобится, я тебя оставлю прикованной к кровати на всю оставшуюся жизнь.

– А в туалет как же? – хмыкнула я, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, медленно, но верно парализующего волю и заглушающего глас рассудка. Мама дорогая! Еще немного и я даже головой двинуть не смогу. Нет, все-таки смогла! Его губы промазали и угодили мне в ухо, которое тут же наполнилось вкрадчивым шепотом. Я еще раз попыталась достать Павла ногой, сетуя про себя на недостаточную растяжку. И уже совсем решилась закричать, чувствуя, что вот-вот поддамся этим хриплым ноткам, но опоздала. Из комнаты, где спали родители, донесся испуганный мамин вскрик.

Мы вздрогнули одновременно. Потом на секунду застыли. А потом Павел чертыхнулся, и под непрекращающиеся мамины крики выскочил из комнаты. Разумеется, не придав значения такой мелочи, как сковывающие меня наручники. Все, что оставалось мне – это прислушиваться к доносившейся из соседней комнаты возне. Что там происходит, черт побери?!

Звон стекла, раздавшийся за моей головой, не понравился мне сразу. То, что в комнате стало ощутимо светлее, не понравилось еще больше. А когда вторая бутылка с зажигательной смесью разбилась в каких-нибудь двух метрах от кровати, волосы на голове противно зашевелились.

Огонь расползался по деревянному бараку с быстротой горной лавины. А я все никак не решалась позвать на помощь. И совсем не потому, что стыдилась предстать перед родителями в таком прикованном положении. Просто, если сейчас откроется дверь, то подстегнутый сквозняком огонь полыхнет так, что эта комната превратиться в настоящий мартен. О последствиях думать не хотелось.

И все-таки думать пришлось. И думать быстро. Потом также быстро перекувырнуться через изголовье кровати и, оббив босые ноги о железный каркас панцирной сетки, сбросить его со штырей крепления. Так что не прошло и минуты, как в руках у меня оказалась тяжелая кроватная спинка с ножками, к которой я была прикована коварным Павлом. Оставалось только подхватить ее наперевес и, высадив остатки стекла, ухнуть в пушистый и приятно холодный сугроб. Почему приятно? Да потому, что лучшее средство для лечения ожогов второй степени – это холод. По крайней мере, первые полчаса…