Дорога - Александра Маринина Страница 9

– Я не могу так! – завопил Камень. – Ты что,издеваешься?! Что ты тянешь кота за хвост? Там человек между жизнью и смертью,а ты мне какие-то разговоры на крылечке пересказываешь! Говори быстро, чем делокончилось. Ведь все обошлось, правда? Скажи, что все обошлось!

– Я, между прочим, ничего зря не пересказываю, –обиделся Ворон. – Я хочу тебе, идиоту неотесанному, показать, что твойРодислав вполне приличный человек и, когда надо, ведет себя достойно. Оннеглупый и незлой. Тебе, дураку старому, должно быть приятно это слышать, а тыкапризничаешь. И вообще, не дави на меня, у меня тоже сердце есть и нервы, иони не каменные и не железные.

– Ка-ак? – охнул Камень. – Значит, все плохо?

Ворон молча кивнул и издал странный звук, похожий на всхлип.

– Как же так? Почему? – теребил его Камень. –У мамы Зины сердце не выдержало?

– Да нет, не в этом дело. Врачи очень хорошие попались,они и с диагнозом не ошиблись, и с сердцем все правильно сделали, вызвали наоперацию кардиолога и самого лучшего реаниматолога. Желчный пузырь удалили, а уЗинаиды тромб оторвался и закупорил артерию. У нее, оказывается, давным-давнобыл тромбофлебит, а она и не знала. Она же к врачам ходить не любила, здоровьемсвоим не занималась вообще. Мужу в молодости про мигрень впаривала, а настоящиеболезни не лечила. Вот такая грустная история.

– А Тамара? Успела она приехать?

Ворон отрицательно помотал головой.

– Не успела. Она прилетела первым же самолетом, но всеуже было кончено. Ой, как она убивалась! Ты себе представить не можешь. Дажебольше, кажется, чем Люба. Хотя Люба такая скрытная, вся в себе, ничего наружуне выставляет, ничего не показывает… С ней не угадаешь. А Тамара как к Любедомой из аэропорта приехала, так до самых похорон и прорыдала.

– Надо же, – с удивлением заметил Камень, – амне казалось, что она к матери несколько прохладно относится, с детства еедурищей называла, курицей безмозглой.

– Не, – Ворон снова мотнул головой, – она ее любила.Хотя обзывала, конечно, по-всякому. Но любила очень сильно. И знаешь что онаЛюбе на похоронах сказала? Я, говорит, всю жизнь буду благодарна маме за то,что она была такой, какой была, и в детстве обращалась со мной так, какобращалась. Потому что это заставило меня научиться сопротивляться, и эта наукамне очень пригодилась в жизни. Я перестала бояться неудач, я никогда не бояласькритики, потому что с детства привыкла к тому, что меня шпыняют и считаютуродом. И если бы я не стала такой, какой стала, моя жизнь не сложилась бы так,как она в конце концов сложилась. А сложилась она очень и очень счастливо. Уменя есть любимая работа, которая у меня хорошо получается, и есть любимыйчеловек, который тоже меня любит. Больше для счастья мне ничего не нужно. И всеэто у меня есть только благодаря тому, что мама вырастила меня такой, какойвырастила. Я даже за «оскомылок» ей теперь благодарна, потому что с детстваприучалась к оскорблениям, и теперь меня ничто не берет. И так горько плачу япотому, что поняла это только сейчас. Если бы поняла хоть чуть-чуть раньше, ябы обязательно маме это сказала. А теперь она так никогда и не узнает, что явсе поняла и очень ей благодарна.

– А генерал наш как себя вел?

– Ты насчет Тамары интересуешься?

– Ну да. Ясно, что он по жене горевал, все-таки сколькоони вместе прожили-то? С сорок третьего по семьдесят восьмой – это выходиттридцать пять лет, не кот начхал. А вот с Тамарой-то как?

– Никак. Он делал вид, что не замечает ее. Неразговаривал с ней, не обращался, а когда она к нему обращалась – неоткликался. На похоронах это было как-то незаметно, там никто особо друг сдругом не общался, а на поминках он уж постарался, чтобы никому ничего в глазане бросалось. Ты знаешь, что он сделал, этот генерал? Ни в жисть не догадаешься!Он попросил Любу, чтобы та посадила Тамару на другом конце стола, тогданезаметно будет, что он с ней не разговаривает. В общем, ужас! Вот ведьхарактер, а? Такой день, такое горе, а он помнит, что выгнал Тамару из дому ичто она теперь ему не дочь. Другой на его месте примирился бы, обнялся бы сдочерью, расцеловался, простил, а этот – нет. Кремень.

– А по-моему, просто самодур, – флегматичнозаметил Камень.