Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева Страница 9

По суровой складке между крылатыми бровями и по унылому выражению Маша догадалась: поход к папе увенчался полным крахом без каких-либо оговорок. И Тата это поняла, поэтому не требовала подробностей, она лишь произнесла, ни к кому не обращаясь:

– И что нам делать?

– Дом продавать, – сказала Сабрина. – Срочно.

Это разумно, по мнению Маши, а Тата подскочила как ужаленная:

– Ты в уме? Продать дом?! И показать всем, что мы на мели?!

Она – что спичка, вмиг вспыхивала, притом мало задумывалась, что говорит и как, это качество ей всю жизнь испоганило. Сабрина некоторыми рамками себя ограничивала и далеко не всегда поддавалась эмоциям, пожалуй, это единственное различие между матерью и дочерью, если не считать возраста.

– Ты еще попробуй продать шестьсот квадратов, – парировала дочь. – Тех, у кого много денег, наш дом не устроит: площадь маловата, нет сада, бассейна, теннисного корта. К тому же дом не выдерживает нынешних архитектурных требований – устарел. А у кого денег мало, те по-любому не купят, на фиг он им?

– И так плохо, и этак плохо, – сочувственно вздохнула Маша.

– Я не выставлю дом на продажу! – пылко выкрикнула Тата.

Маша прикусила язык, который после алкоголя рвался дать дельный совет. Без дураков, дельный. Проблема в том, что мать и дочь, имея непомерные амбиции, не способны организовать работу, чтоб удовлетворить свои же запросы в полной мере. Но сегодня день открытий! Сабрина оказалась не безнадежной, вероятно, в силу молодости и практичности, заложенной генами отца:

– Не можем содержать дом, так давай устроим в нем гостиницу? Место отличное, сюда едет народ помолиться к ручью и окунуться – он же святой… Некоторые приезжают издалека и вынуждены сразу уезжать, не отдохнув, не поев. А у нас въезд для машин есть, комнат достаточно…

– Боже! – заломила руки Тата. – Какая чушь! Ты хоть знаешь, сколько нужно денег на твой замысел?

– Продадим кабак, кредит возьмем…

– Ни за что! – категорично поставила точку мать.

Но! Привычка увидеть выгоду там, где ее не может быть по определению, плюс манера пользоваться ситуацией сработали и на этот раз:

– Впрочем… попроси у отца! Если он даст денег, то я…

Сабрина резко встала, метнув в мать выразительный взгляд, что явилось для той сигналом: замолчи! И Тата умолкла, почувствовав поток неприятия от дочери, которая угрюмо побрела к лестнице. Замерла и Маша, такой отрицательно заряженной частицей она не видела Сабрину никогда, состояние девочки пугало. На середине лестницы Сабрина задержалась, неожиданно села на ступеньку, ей понадобилась пауза, чтобы собраться с духом и удивить Машу дерзостью, с какой она осадила мать:

– Моя идея безумная, да. А у тебя вообще нет ни одной, кроме глупости сойтись с отцом. Видела б ты, как он на меня смотрел, когда я… сватала тебя. Мне было стыдно, но остановиться и извиниться не смогла. Я ж в тебя, не умею вовремя одуматься. Ты терпеть его не можешь, а задалась целью вернуть. Считаешь, он дурак? Наши с ним отношения тоже ты испортила, внушала мне с детства: он ничтожество, урод, бандит…

– Да, бандит, – пыхнула Тата. – Нашего ударника капиталистического труда чуть не расстреляли! Он обвинялся в убийстве нескольких человек сразу!

– Но его даже не посадили, – внесла уточнение Сабрина.

– Откупился!

– Ой, мама, я же немножко знаю отца, по-моему, это какая-то лажа – с его обвинением. Собственно, я не о том. Меня больше не посылай мирить вас, отец вычеркнул тебя, я не хочу, чтоб и меня окончательно вычеркнул. Да, не хочу!

Потому что она еще надеялась: перетрется, утрясется, сгладится, уладится. Ей нужно с ним примириться, это вопрос жизни и смерти, но Сабрина не знала, как это сделать.

Она поднялась со ступенек и поплелась наверх, поглядывая на подруг внизу с вызовом бунтаря. Да, Сабрина будто ждала выпада, конечно, со стороны матери. Маша замахала руками, дескать, молчи уж, Танька, не видишь, в каком настроении девочка? Большая редкость: та вторично укротила гордыню и не стала выяснять отношения с дочерью, обвиняя в предательстве и неблагодарности, ну и еще в чем-нибудь страшном. А Сабрина, по всей видимости, находилась под большим впечатлением от Ленчика, прежде чем уйти к себе, она задержалась, вспомнив:

– Ты так и не сказала мне правды – почему вы развелись?

– Какая тебе нужна правда? – наигранно замигала веками Тата, она, как всегда, принижала значение тех или иных событий, если ей выгодно. – И зачем? Не знаю, почему он ушел, не знаю! Или мне нужно было унизиться, что-то там выясняя? Еще чего! Я просто дала согласие на развод… Почему ты спросила?

– Он предложил мне денег, сколько захочу, лишь бы не слышать о тебе никогда.

– Не поняла я, что тут к чему, – нервно бросила Тата, – но деньги надо было брать, пока давал.

– Спать хочу.

После стремительного ухода Сабрины стало как-то неуютно, неудобно физически, но это впечатление Маши, женщины излишне восприимчивой. Сложно было не заметить в Сабрине разлад, начался он не вчера, разумеется, но сегодня проявился. А Тата – заметила ли она в дочери симптомы застарелой депрессии? Не-а, не заметила, да и тревожили ее далекие от дочери мысли. Она крутила в мочке уха серьгу, не успевшую отправиться в ломбард на бессрочное хранение, и мямлила:

– И что теперь делать? Как быть с долгами? И с этим домом? Ммм… как меня все достало!

У Машки вертелся на языке единственный совет, да и тот ехидный: мол, сбегай к Ленчику, пади на коленки, залей слезами его ботинки и попроси дать в долг. Он даст из жалости любую сумму, даже зная, что никогда не получит денег назад. Разве это не вариант в ее положении? Да куда ж деть гордыню, которой подруга окутана с головы до пят, как королевской мантией? И возня со сватовством затеяна ради них, любимых всеми народами и племенами, – денег, правда, результат ожидался другой: Ленька прибегает к Тате, падает на колени и… тому подобная дребедень в духе сериальных сказок. Так что советы – для умных, для дураков – гордыня.

– Мне осталось только убить Шатуна! – воскликнула Тата.

Нечаянно вырвалось, и она вскинула испуганные глаза на подругу, а та сделала вид, будто не услышала. По мнению Маши, язык у Таты безбожный разбойник, по уму – так его бы отрезать без сожаления, чтоб не вредил.

Скороговоркой и коротко Шатунов объяснил, в чем проблема, тем более предосторожность в данных обстоятельствах – дело святое, без того нашумели, подъезжая. Эх, знать бы точно, здесь убийцы или удрали? А как узнать? Сняв с предохранителя пистолет, Марин мотнул головой, отбрасывая назад длинные светлые волосы, – этого парня «старики» считали пижоном. И то верно: волосы длинные, серьга в ухе, постоянно на его руках перчатки из тонкой кожи, но без пальцев, ну и так далее. Пижон!

– Не торопитесь, – предупредил он шепотом, наклонившись к шефу. – Если они здесь – от нас не уйдут, а если их нет…