Убить своего дракона - Ксения Баженова Страница 9

Коля оказался замечательным, он мог сидеть и целый час читать Ольге книжку или слушать ее рассказы, особенно любил о путешествиях. Говорил и сам — в основном об учебе, о работе бармена. Ольга выспрашивала всякие подробности, ее очень интересовала жизнь современной молодежи. Она удивлялась Колиной одежде и прическе: «Ох, Коленька, неужели так модно?» Он смеялся.

Ольга чувствовала себя в полной безопасности с двумя неожиданно нашедшимися близкими людьми и одним давним. Иногда ей казалось, что у нее сформировалось некое подобие семьи, и это было приятно. Ее уже не раздражала хамоватая манера помощницы. Она частенько переплачивала ей на предмет «купите что-нибудь для Коленьки», деньгами велела распоряжаться Марку, и он ей аккуратно поставлял нужные суммы (из своих в основном, а ей сказал, что у Гриши был небольшой депозит в банке. Хорошо, что Ольга ничего в этом не понимала, затея была смешная). Она снова перестала думать о материальном, откуда Марк берет деньги, и перестала бороться с жизнью, за жизнь. Она часто разговаривала с Гришей и обещала ему, что, наверное, они скоро увидятся. И если бы не боли в левом подреберье, то она была бы по-своему счастлива.

Но в этот день большой воды, в наблюдении за уютно пристроившейся и посапывающей в «гнезде» Лялей, ее сердце стало наполняться тоской при мыслях о том, что если она, Ольга, умрет, то Ляля останется совсем одна. Она относилась к ней совершенно как к ребенку и хоть не знала этих чувств, понимала, что природа ее любви к кошке совершенно материнская. Она разговаривала с ней, будто с человеком — с немым аутистом. И как всякая любящая мать, не могла оставить своего ребенка на произвол судьбы. Эти мысли стали мучить и съедать ее, и когда Ольга преисполнилась тягучей тоской по самую ватерлинию, она позвала Марка:

— Я хочу написать завещание.

Марк не стал ее разубеждать. Он знал людей, которые и в тридцать лет пишут завещание, и понимал ее состояние. Сказал, что готов в любой момент ей помочь.

— Давай прямо сейчас, — предложила она.

— Хорошо.

— Я тебе скажу, а ты потом все оформи нотариально. Тебе же не составит труда сделать это. И не думай, пожалуйста, что я тебе не доверяю, просто хочу быть уверенной на сто процентов, что будет, как я хочу.

Марк немного напрягся:

— Оля, не пугай меня. Надеюсь, во-первых, что ты по-серьезному умирать не собираешься, а во-вторых, ты же не думаешь оставлять свое имущество Владлене? — С одной стороны, он шутил, с другой — понимал, что домработница стала занимать в жизни Ольги очень важное место, да, та помогала ей, но что-то внутри него противилось этой колхозной женщине-гренадеру с заплывшими глазками и наглыми манерами.

За стеной что-то грохнуло. Марк вздрогнул, выглянул за дверь и закрыл ее поплотнее.

— Слышала, как бабахнуло? Может, это гром?

— Нет, я все завещаю тебе, но с одним условием…

— Оля! Мне-то зачем? Завещай лучше детскому дому или больнице какой-нибудь, ну, не знаю… фонду сердечных больных.

— Послушай, я знаю, тебе ничего не нужно. Можешь именно так и распорядиться всем на свое усмотрение. Только Владлену не обидь. И — самое главное условие. Ты должен заботиться о Ляле, чтобы она чувствовала себя счастливой и довольной. Это же Гриша мне ее оттуда прислал.

— Оленька, да я и так готов о ней заботиться, а на тебя, по-моему, действуют басни, почерпнутые из телевизора этой безумной «родственницей».

— Если я напишу завещание, мне будет спокойнее. Чувствую, пора это сделать. И не обижай Владлену, если бы не она…

— Если бы не она, мы бы нашли тебе кого-нибудь другого, поприличнее. Оль, может, в больницу, я прошу тебя.

— Нет, Марк, я не хочу. Вот сколько без больницы протяну, столько и хорошо. И пожалуйста, не уговаривай меня.

Он взял ее руку… С возрастом она лишилась былой белизны и гладкости. Вылезли вены, кожа покрылась сеточкой морщин, но маникюр по-прежнему был идеален. Кажется, совсем недавно эта молодая рука кидала ему воланчик бадминтоновой ракеткой, взъерошивала волосы, разрезала только что вынутый из духовки пирог, иногда повязывала галстук… И вот теперь разговоры о смерти.

— Родная моя, ну зачем ты так говоришь? — Он тихонько поцеловал выступающие, словно маленькие горные хребты, костяшки.

— Мы же реально всегда смотрели на жизнь, правда, Марк? Только я так и не пойму, почему ты никогда не говорил мне о своих чувствах. Хотя я счастлива, что всю жизнь прожила с Гришей. А ты, между прочим, так и не женился.

— Да, и любил только тебя. — Марк засмеялся. — Работа, Оленька, работа моя жена, и ребенок, и все остальное.

Она вздохнула:

— Врешь.

— Поспи, моя хорошая. Тебе надо отдохнуть.

— Скоро отдохну. — Она выдернула руку и отвернулась к окну. — А ты всю жизнь врал и врешь даже тогда, когда мне плохо.

Марк поднялся, поцеловал ее в лоб.

— Пора мне, поздно уже. Завтра позвоню.

— И с нотариусом созвонись. У тебя вроде был друг какой-то, Андрей.

— Позвоню ему сегодня и на днях его привезу, не беспокойся, спи.

Она слышала, как во дворе завелась его машина, как Владлена закрыла ворота, потом зашла, молча поставила на стол блюдечко с лекарствами и стакан воды и удалилась.

— Влада! — Ольга крайне удивилась. — Что-нибудь случилось?

— Давление. Пойду я. Ничего больше не нужно? — спросила Владлена, оставаясь в той же позе, спиной к Ольге, повернув лишь наполовину свое одутловатое лицо.

— Нет, спасибо. Конечно, конечно, идите. — Ольга уже называла ее по имени, и даже сокращенно, но на ты так и не перешла.

Навсегда остаться домработницей, прислугой, подавалкой!!! А потом вернуться обратно ни с чем, старой, больной, никому не нужной. И это после того, как жизнь подкинула ей такой шанс после многоходовки, которую ей пришлось совершить. Дом сияет. Полы натерты до блеска, окна такие чистые, будто их вовсе нет, ни пылинки, чистые шторы, скатерти. В саду уже несколько грядочек, такие аккуратненькие, что сердце тает. Огурчики, морковка, укроп. Она же свое убирает. Свое-то разве сложно прибрать, отчистить, сердце поет, когда ототрешь ковер от шерсти вонючей кошки, которая везде лезет, чтоб ее разорвало на части… И Коленька без присмотра, без котлеточек, без борща. Потому что она знала, не зря, еще немножко, облетит эта стареющая хныкающая профессорша, и все-все достанется ей, Владлене. Имеет право. Плохо, что ли, ухаживала, бульоны готовила, овощи на пару, лекарства давала по минутам, белье разве что не хрустит. Книжки всякие, чтоб они сгорели, читала, зрение портила, сериал пропускала. Ладно, если б родственники какие были близкие. Нету родственников-то! Ни-ко-го! Вот она, Владлена, и заботится, стирает, убирает, на каждый зов бежит. И что? Все достается этому мерзкому адвокатишке, а про нее только одно напоминание, «не обидь». Типа, подбрасывай на бедность, чтобы с голоду не померла! Какое унижение! А ведь это последний шанс. Чтобы Коленьку поднять и спокойно помереть. Вот так, дал Бог случай и забрал. Что она не так делала? Уж расстаралась, задницу порвала. О кошке этой, твари глазастой, печется, придушить ее, мерзавку, а в итоге вся благодарность — чтобы Владлена на улице не осталась.