Разбитое сердце богини - Валерия Вербинина Страница 9

– Бред какой-то, – проворчал Серега. Он достал из-под свитера пистолет и отдал его брату.

– Ничего не поделаешь, – отозвался Никита. – Хозяин боится, и его можно понять. Охотник, тебе что, нужно особое приглашение? Гони сюда ствол!

Мне показалось, что зрачки за черными стеклами полыхнули огнем – но, возможно, это мне только привиделось.

– У меня нет оружия, – холодно ответил человек в кожаной куртке.

– У него нет оружия, – повторил Никита, скорбно качая головой. – Интересно, когда ты в Испании грохнул Воху Семипалатинского, переодевшись работником гольф-клуба, у тебя тоже не было оружия? Он и фамилию сменил, и пластику сделал, и как только не заметал следы – даже его испанская любовница не знала, кто он на самом деле! Но только вот привычкам своим он не изменил, а гольф он очень, очень даже жаловал. Ты его на этом и поймал, да? Признайся, Охотник, дело-то прошлое!

– В гольф играть вредно, – невозмутимо отозвался Охотник. – Правильная игра – это футбол. Или шахматы.

– Правильная игра – это карты, когда у тебя на руках все козыри, – парировал Никита. – Леха!

На его вопль из дверей показался местный терминатор, угрюмый, как колонка некрологов, и тяжелый, как стиль начинающего писателя. В волосах, стриженных ежиком, был виден беловатый рубец – скорее всего, след от скользнувшей по касательной пули. Взгляд терминатора изобличал такую глубину мысли, при виде которой становилось просто не по себе.

– Обыщи их, – коротко приказал Никита, кивком указывая на меня и Охотника.

Леха с некоторым сомнением посмотрел на Охотника, словно раздумывая, не припомнят ли ему этого впоследствии, но приказу подчинился.

– Чисто. – Он повернулся ко мне. – Руки вверх подыми, – басом велел терминатор.

Пришлось повиноваться. Никита стоял, докуривая сигару, и с интересом следил, как Леха очень профессионально обшаривает каждый сантиметр моего тела.

– Грудь не оторви, все-таки силиконовая, да и деньги немалые плочены, – не выдержала я наконец. – Задница тоже не моя, взяла напрокат у Анджелины Джоли, так что поаккуратнее!

Леха укоризненно поглядел на меня из-под низко нависших бровей и предъявил боссу плоды осмотра – проездной на метро, извлеченный из моего кармана, паспорт, ключи и кошелек, не слишком кишащий денежными единицами. Паспорт заинтересовал Никиту больше всего. Зажав в зубах сигару, он изучил мой документ вдоль и поперек, пока Серега и терминатор переминались на крыльце с ноги на ногу.

– М-м, Стрелицкая… Татьяна Александровна… Ну и фотография!

– У меня тогда длинные волосы были, – раздраженно сказала я, застегивая молнию куртки, которую пришлось расстегнуть в процессе обыска.

– Ни мужа, ни детей, – подвел итог Никита, отдавая мне паспорт. – Что-то ты никому особо не нужна, как я погляжу.

Раньше я полагала, что только женщины способны на такой некрасивый выпад. Никита доказал мне, что я ошибалась. Против моей воли краска бросилась мне в лицо, и я заметила, как Охотник отвел глаза.

– Можешь вести ее к Ипполиту, – милостиво разрешил ему Никита, махнув рукой с сигарой, и снова задымил.

– А мне что делать? – растерялся Серега.

– Отдыхать, умник! Сделал дело, гуляй смело, как говорится. Там и без тебя справятся.

Следует отдать Охотнику должное, он сам распахнул передо мной дверь, и я вошла.

Сначала я отметила про себя, что дом битком набит камерами наблюдения. Они были повсюду – над входом, в холле, в коридорах, которыми мы шли. Похоже, ни один сантиметр жилища Ипполита Шарлахова не оставался без круглосуточного надзора. Потом мне в глаза бросилось изобилие старинных, дорогих и очень красивых вещей, которые попадались буквально на каждом шагу. Судя по всему, Шарлахов был постоянным покупателем на крупнейших мировых аукционах, хотя человек более придирчивый, чем я, не преминул бы заметить, что роскошная мебель, бронза, картины, фарфор, ковры расставлены и развешаны кое-как, без особого вкуса и сознания того, что каждая вещь в этом мире требует соответствующего окружения. В резных шкафах пылились дешевые книжки в мягких обложках, на мраморном столике стояли грязные стаканы, великолепная шелковая обивка белого кресла в стиле не то Людовика XV, не то Людовика XVI была продрана и зашита наспех. Эту обстановку никак нельзя было спутать с каким-нибудь старинным особняком, где каждый предмет знает свое место и занимает его годами, если не веками. Роскошь, которой окружал себя Шарлахов, носила на себе отпечаток мышления выскочки – купили, дорого заплатили и поставили, толком не зная даже, что со всем этим богатством делать.

Порядочно поблуждав по комнатам, мы с моим спутником в конце концов оказались в одной из гостиных (судя по размеру дома, в нем явно было их несколько). Неизвестный мне человек, который вообразил себя дизайнером, попытался когда-то оформить всю комнату в темно-красных тонах, но у него мало что получилось, – как в басне про лебедя, рака и щуку: замысел тянул в одну сторону, светлая мебель – в другую, ковры тонкого прихотливого рисунка – в третью. Охотник подошел к окну и, держа руки в карманах, смотрел на что-то, что было интересно ему одному. Прошло несколько минут. Никто не шел, и я уже начала откровенно скучать. На стене висели два портрета: одно полотно – добротный портрет дамы Прекрасной эпохи [7], из тех картин, где все вроде бы на месте и в то же время чего-то остро не хватает. Отвернешься от картины, и сразу же забудешь и лицо модели, и художника. Второй портрет, совершенно не сочетающийся с первым, показался мне работой Гейнсборо [8]: из прямоугольной рамы холодно и надменно смотрела герцогиня XVIII века в пудреном парике, недоумевая, каким ветром ее занесло в эту промозглую Москву.

– Наверное, мне не стоило этого говорить, – выпалила я.

Охотник отодвинулся от окна и посмотрел на меня так, словно только что вспомнил о моем существовании.

– Ты это о чем?

– Да там… этот, как его… Никита. Я его на место поставила. Наверное, не стоило. Он тебе еще это попытается припомнить.

Охотник улыбнулся. Улыбка у него была странная: углы рта слегка растягивались, и верхняя губа задиралась, обнажая зубы. Скорее это была гримаса, чем улыбка.

– Вряд ли. И потом, ты правильно его определила.

– А он в этом доме кто? Охранник?

– Он племянник Ипполита. Возглавляет его службу безопасности.

При словах «служба безопасности» лицо герцогини на портрете стало совсем кислым. Впрочем, это почти наверняка была игра теней – и моего воображения.

– А можно тебя спросить? – осмелела я. – Почему тебя все-таки называют Охотником?