Во власти мракобесия - Андрей Ветер Страница 9

Григорий Модестович Машковский любил поигрывать тростью, поглаживая костяной набалдашник в виде головы льва, любил постукивать тростью о пол, легонько отбивая ритм какой-нибудь навязавшейся песенки. Но сегодня Григорий Модестович, этот крупный шестидесятилетний мужчина с властным взглядом и богатой седой шевелюрой, не мурлыкал под нос никакой мелодии, а его пухлые пальцы барабанили по костяной голове льва не весело, а угрожающе. Глаза Машковского неотрывно смотрели на стол, на краю которого лежали два тонких шприца и резиновый жгут.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился Степан, «тридцатилетний оболтус», как называл своего сына Григорий Модестович. Увидев шприцы, Степан остановился, затаив дыхание.

Машковский даже не повернул головы в сторону сына.

– Вот это дерьмо, – глухо проговорил Григорий Модестович, – Николай нашёл в туалете на первом этаже. Будь добр, объяснись.

– Пап, это не моё… Я даже не знал, что кто-то…

– Покажи руки! – Слова прозвучали хлёстко, повелительно, угрожающе.

– Я же говорю, что не моё. Я этим не занимаюсь.

– Покажи! – повторил отец и медленно поднял глаза на сына.

– Пап, да что ты, в самом деле! Что за чушь.

– Вот это, – старший Машковский вдруг с внезапной яростью ткнул набалдашником трости в шприцы, – это не чушь, идиот! Это – топор над твоей головой. Подойди, я сказал тебе, покажи руки.

Степан с раздосадованным видом закатал рукава и с опаской приблизился к отцу.

– Если когда-нибудь увижу у тебя следы уколов – застрелю, собственной рукой! – холодно сказал Григорий Модестович. – Ты понял меня? Теперь скажи, кто из твоих практикует это говно.

– Не знаю. Может… нет, пожалуй, не знаю. Кто угодно может быть, сейчас многие балуются…

– Балуются! – мрачно передразнил Машковский. – О своих знакомых нужно знать всё! А ты – «кто угодно может быть»… Эти, с которыми ты вчера тут развлекался, – чтоб больше сюда ни ногой! И вообще никого из «своих» сюда больше не приводи. Не пущу. А если по делу кого притащишь, так запомни, что охрана будет обыскивать твоих дружков.

– Пап, ты что? – Степан изобразил негодование на лице.

Старший Машковский ткнул тростью сына в грудь, и тот вздрогнул от боли.

– Я тебя предупредил, Стёпа. Если у кого-то из «твоих» найдут шприц или вообще наркоту, пусть траву или таблетки какие, я лично сдам этих людей ментам. Так и знай. И ты будешь выпутываться сам. Я пальцем не пошевельну, чтобы помочь тебе. Пора бы уже головой начать думать, а не только крутить ею в сторону девок…

– Пап, ты со мной как с пацаном говоришь.

– А ты и есть пацан! Сопляк!

– Я, между прочим, давно не школьник. Я директор торговой фирмы.

– Ты с кем разговариваешь, Стёпа? Ноль ты без палочки, а не директор! Ты перед своими приятелями и потаскушками малолетними можешь хвост распушать, а мне не надо рассказывать детские сказки. Ишь, директор выискался… Шмакодявка! Я тебя раздавлю, как клопа, если ты передо мной будешь губы раздувать. И не посмотрю, что ты плоть от плоти моей! Запомнил мои слова?

– Да, папа, – ответил Степан, едва слышно.

– А теперь уйди.

Сын неуверенно помялся, будто не решаясь спросить о чём-то очень нужном, но промолчал и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

Машковский поднялся из-за стола и подошёл к огромному окну. Снаружи стояли заснеженные ели, густо росшие на участке вокруг дома. Григорий Модестович почти не жил в городе, Москва утомляла его суетой. В столицу он выбирался только для деловых встреч.

– Как здесь хорошо, – прошептал он, обводя неторопливым взглядом пышные еловые ветви. – Какой покой!

Опираясь на трость, он медленно двинулся в сторону камина, где потрескивали охваченные огнём поленья.

– Николай! – Машковский остановился, уставившись на пламя.

За его спиной бесшумно появился секретарь.

– Уничтожь это, – Машковский указал глазами на шприцы. – Да не сейчас, после… Ты что, курил? Табаком пахнет.

– Курил, Григорий Модестович, что-то захотелось. Два года ни-ни, а сегодня вдруг снова соблазнился.

– Брось. Неумно это. – И с внезапным раздражением добавил: – Не бросишь курить – урежу зарплату. Понял?

– Понял.

– Молодец. Мне бы такого сына понятливого… Ты в Белом доме был сегодня?

– Да, Григорий Модестович, был. Сказали, что бумаги ещё не готовы.

– Не готовы… – Он устало опустился на стул и несколько раз стукнул тростью о пол. – Ладно, я подожду. Ну а что там вообще?

– Народ поджал хвосты, – доложил Николай. – В Белом доме ведь теперь СБП обосновалась.

– Служба безопасности президента? Сам Коржаков?

– Нет, отдел «П», начальником поставлен какой-то Смеляков.

– Надо узнать, кто такой, откуда пришёл, что собой представляет… СБП, говоришь? Наверное, чинуши разом обделались? Что ж, понимаю их. Зато воровать станут умнее, пусть и меньше… Ты всё-таки соедини меня с Петли-ным. Перемолвлюсь с ним парой слов.

– Сейчас свяжусь с ним…

* * *

Утро 2 декабря началось для владельца Мост-банка с неприятностей. Уже на выезде из своего загородного дома Владимир Гусинский заметил, что следом за ним по Рублёво-Успенскому шоссе двинулись две незнакомые машины «вольво». Одна из них легко вклинилась между бронированным «мерседесом» Гусинского и сопровождавшим его джипом охраны.

– Это наши, Толя? – обратился Гусинский к сидевшему рядом с водителем начальнику охраны.

– Чужие, – ответил тот, внимательно глядя через окно на «вольво».

– Так пусть отстанут! Чего они прилипли к нам? Толя, ты слышишь меня? – Гусинский беспокойно оглядывался на двигавшуюся вплотную к ним «вольво». – А если это хвост? Или ещё хуже?