Энигма - Роберт Харрис Страница 9

— Акелей, — повторил Джерихо. — Это какой-то условленный сигнал?

— Так оно и есть.

— И что он означает?

— Означает большие неприятности, вот что, старина. Вчера в полночь мы узнали, что это за неприятности. — Логи подался вперед. В его голосе уже не было усмешки. Изборожденное морщинами лицо помрачнело. — Оно означает: «Заменить „Краткий метеорологический шифр“. Они перешли на новый, и мы, черт возьми, не знаем, что с ним делать. Нам отрезали путь в Акулу, Том. Снова полное отсутствие информации.

* * *

Джерихо не требовалось много времени на сборы. В Кембридже он не покупал ничего, кроме газеты, и теперь укладывал в чемоданы то же, с чем приехал три недели назад: одежду, несколько книг, авторучку, логарифмическую линейку, дорожные шахматы и пару башмаков для прогулок. Поставив чемоданы на кровать, он медленно ходил по комнате, собирая пожитки. Логи, стоя у двери, наблюдал.

В голове крутился выплывший из глубин памяти детский стишок:

Небыло гвоздя, подкова пропала,

Не было подковы, лошадь захромала,

Лошадь захромала, командир убит,

Конница разбита, армия бежит;

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого что в кузнице не было гвоздя…

Свернув рубашку, положил поверх книг.

Из-за отсутствия «Краткого метеошифра» можно проиграть Битву за Атлантику. Столько людей, грузов оказались под угрозой из-за такого незначительного события, как замена метеошифров. Нелепо.

— Сразу видно выпускника школы-интерната, — заметил Логи. — Всегда странствуют налегке. Наверное, из-за бесконечных катаний на поезде.

— Мне нравится.

Джерихо сунул сбоку пару носков. Он едет обратно. Он там нужен. Не может только понять, радуется он этому или страшится.

— И в Блетчли у тебя, по-моему, не так уж много добра?

Джерихо резко обернулся:

— Откуда ты знаешь?

— А-а, — смущенно поморщился Логи, — понимаешь, пришлось собрать вещи в твоей комнате и, э-э, передать ее кому-то другому. Нехватка жилья и все такое.

— Не думали, что я вернусь?

— Ну, скажем, не знали, что ты понадобишься так скоро. Во всяком случае, для тебя есть свежая нора в городе, так что по крайней мере будет удобнее. Не придется по ночам подолгу кататься на велосипеде.

— Я бы предпочел кататься по ночам на велосипеде. Освежает голову, — возразил Джерихо, опуская крышки чемоданов и щелкая замками.

— Послушай, старина, а ты в состоянии заниматься этим делом? Никто не хочет тебя заставлять.

— Судя по твоему виду, я, черт возьми, куда здоровее тебя.

— Мне только страшно не хочется, чтобы ты думал, что на тебя давят…

— Да заткнись ты, Гай.

— Прекрасно. Полагаю, мы не оставили тебе большого выбора. Помочь с чемоданами?

— Если я в состоянии вернуться в Блетчли, то уж как-нибудь управлюсь с парой чемоданов.

Он отнес их к двери и погасил свет. Выключил в гостиной газовый камин и в последний раз оглядел комнату. Туго набитый диван. Поцарапанные стулья. Голая каминная доска. В этом вся моя жизнь, подумал он, — череда бедно обставленных казенных комнат, предоставляемых школой, колледжем, правительством. Интересно, как будет выглядеть очередная? Он выключил настольную лампу, и Логи открыл дверь.

На лестнице было темно. Лампочка давно перегорела. Чтобы спуститься по каменным ступеням, Логи чиркал спичку за спичкой. Внизу они едва различили обрамленный черной массой капеллы неясный силуэт стоявшего на часах Леверета. Тот, обернувшись, потянулся рукой к карману.

— Все в порядке, мистер Леверет, — успокоил его Логи. — Это всего лишь я. Мистер Джерихо едет с нами.

У Леверета оказался плохонький фонарик, обернутый для светомаскировки в папиросную бумагу. Полагаясь на его слабый лучик и остатки света на небе, они двинулись по территории колледжа. Когда проходили университетскую столовую, откуда раздавался звон посуды и голоса обедавших, Джерихо на миг стало грустно. Миновав домик привратника, они прошли сквозь узкую, на одного человека, калитку, прорезанную в больших дубовых воротах. В одном из окон домика блеснул узкий луч света — кто-то внутри приподнял занавеску. Выходя между шагавшим впереди Леверетом и замыкавшим строй Логи, Джерихо испытал любопытное ощущение, будто находится под арестом.

На булыжной мостовой стоял «ровер» заместителя директора. Леверет аккуратно отпер дверцы и указал на заднее сиденье. Внутри было холодно, пахло старой кожей и табачным пеплом. Когда Леверет запихивал чемоданы в багажник, Логи вдруг спросил:

— Между прочим, кто такая Клэр?

— Клэр? — настороженно, с виноватыми нотками в голосе переспросил в темноте Джерихо.

— Когда ты поднимался по лестнице, мне показалось, что ты кричал: «Клэр! » Клэр? — Логи тихо присвистнул. — Слушай, уж не та ли это неприступная блондинка из третьего барака, а? Держу пари, она. Везет же…

Леверет завел мотор. Тот неровно затрещал. Водитель отпустил тормоза, и большое авто затряслось по булыжникам Кингз-Парейд. На длинной улице в обе стороны ни души. В свете прикрытых козырьком фар мелькали клочья тумана. Когда сворачивали налево, Логи все еще потихоньку посмеивался.

— Держу пари, это как пить дать она. Вот везет…

* * *

Кайт стоял у окна, глядя на красные хвостовые огни, пока они не скрылись за перекрестком улиц Гонвиль и Кайус. Опустил занавеску.

Так, так…

Будет о чем поговорить завтра утром. Только послушай, Дотти. Мистера Джерихо забрали поздно ночью — ну ладно, пусть в восемь часов. Двое. Один — рослый малый, другой, по всему видно, полицейский в штатском. Вывели с территории и никому ни слова.

Этот высокий и полицейский приехали около пяти, когда молодой хозяин был на прогулке. Большой, похоже, детектив, он задавал Кайту всякие вопросы. Встречался ли мистер Джерихо с кем-нибудь, с тех пор как находится здесь? Писал ли кому? От кого получал письма? Чем занимался? Потом забрали ключи и обыскали комнату Джерихо, до того как тот вернулся.

Темное дело. Очень темное.

Шпион, гений, разбитое сердце — как же! Похоже, какой-то преступник. А может, симулянт, беглец или дезертир? Да, так оно и есть: дезертир!

Кайт вернулся на свое место у печки и развернул вечернюю газету.

«Подводная лодка нацистов торпедировала пассажирский лайнер, — прочел он, — погибли женщины и дети».

Кайт покачал головой, поражаясь порочности этого мира. Какая мерзость — такой молодой и не носит военной формы, скрывается в глубине страны, и это в то время, когда убивают матерей и детишек.