Пепел прошлого - Галина Владимировна Романова Страница 9

Старенький телевизор, служивший верой и правдой еще его предшественнику, приятным голосом красивой ведущей предложил посмотреть очередную серию странной мелодрамы, которая Устинову страшно не нравилась, но он ночь за ночью продолжал ее смотреть. Не потому, что больше смотреть было нечего: старенький телевизор отлично транслировал еще двадцать каналов. Но он настырно смотрел не нравившийся ему сериал – ему просто интересно было узнать, как далеко может зайти человеческая глупость.

Все в этом фильме вели себя неправильно, нелогично. Их обманывали, открыто, не стесняясь, а они продолжали верить. У них воровали почти на глазах, а они продолжали доверять. Все друг с другом переспали, неаккуратно меняясь партнерами. Почти на глазах у всех! И никто не разводился, все продолжали завтракать и ужинать за семейным столом. «Какое-то социальное извращение, – считал Устинов, серия за серией просматривая сериал. – Неужели все именно так сейчас в большом мире, который он покинул двадцать с лишним лет назад, поселившись в маленьком поселке?»

Единственной, кто вызывал у него хоть какое-то сочувствие, была главная героиня. Она пыталась бороться, открывать глаза людям на правду, хватать за руку воров и мздоимцев. Но делала это так неумело и неубедительно, что Устинов гораздо чаще на нее раздражался, нежели сочувствовал. И часто восклицал, сидя в новеньком офисном кресле перед телевизором:

– Одно слово – бабы! Что с них взять!..

Кресло ему очень нравилось. Это был подарок благодарного пациента, которого Устинову пришлось оперировать прямо здесь – в фельдшерском пункте. Операция пустяковая. Операционная у них была оборудована по последнему требованию министерства, за что Устинов его неоднократно мысленно благодарил. Опыта Гавриилу Николаевичу не занимать, и все прошло успешно. По-другому и быть не могло, но дядя так расчувствовался, что трижды пытался всунуть Устинову конверт с деньгами. Тот категорически отказался. Ему честно заработанные тратить было некуда, а тут такой бонус!

– Ну, а что я тогда могу для вас сделать? – расстроился дядька.

– Купите что-нибудь для медпункта, буду признателен…

И дядя купил ему это кресло, сестринский пункт обставил и комнату отдыха преобразил. Но Устинов туда почти не ходил и новенький телевизор не смотрел. Ему старенький нравился в его кабинете и кресло тоже. Он в нем, легонько покачиваясь, нет-нет да и задремлет.

Сегодня дремота сморила Устинова сразу, как сериал закончился. Он прикрыл глаза, мысленно прошелся еще раз по медпункту. Входная дверь заперта. Пожарный выход он тоже проверил. Все форточки на ночь он закрывает лично, и сегодняшний вечер не стал исключением. Самое время вздремнуть, пока ему так удобно, что двигаться не хочется.

Он прикрыл глаза и сразу провалился в дремоту с легким сновидением. Это был даже не сон, а мягкий шлейф из воспоминаний дня.

Капли дождя ранним утром за окном, сочно шлепающие по опавшим яблоневым листьям. Гудение газового котла, снабжающего его уютный дом приятным теплом. Чистенький коридор медицинского пункта, который он ежедневно обходил, пытаясь обнаружить непорядок. Его никогда не обнаруживалось, все было хорошо. День за днем. День за днем…

Устинов резко дернулся. Его будто ударили! Часто дыша, он сел ровно в мягком покачивающемся кресле, прислушался. Что могло проникнуть в его дремоту – постороннее, грубое, жуткое? Ему показалось? Хоть бы уж показалось!

Он медленно встал, натянул больничные тапочки на босые ступни и сделал неуверенный шаг к окну.

То, что его разбудило, находилось именно там – за окном, он был в этом уверен. И, протягивая руку к белоснежным тканым жалюзи, почти не сомневался, что именно там увидит.

Гавриил Николаевич выглянул в окно и остолбенел. Нет, не так. Он вдруг почувствовал, что пол медленно закачался и поплыл у него из-под ног, ему пришлось вцепиться в подоконник, чтобы не упасть. Но землетрясения не было, даже тротуар и проезжая часть не пошли глубокими трещинами. Припаркованная на противоположной стороне машина никуда не провалилась, и дома напротив медпункта стояли как обычно. Все было в порядке. У всех, кроме него!

Потому что на крыльце фельдшерского пункта, не так давно отремонтированного и оснащенного по всем современным требованиям, лежало тело. Это была женщина. Устинов отлично рассмотрел с того места, где он стоял и держался за подоконник, что это молодая женщина. Бледное лицо, темные волосы.

Его охватил такой ужас, что на какое-то мгновение он ослеп. А мысли, тут же завладевшие его мозгом, показались бредом.

Это проклятие! Временное проклятие! Словно та маленькая девочка выросла и вернулась, чтобы снова умереть на его руках! Но она не могла вернуться, он сам хоронил ее. И эта женщина…

Устинов зажмурился, тяжело задышал и резко распахнул глаза. Женщина с крыльца медпункта никуда не делась, она лежала, широко раскинув руки в стороны. Кто-то заботливо укрыл ее старым одеялом – он даже рассмотрел клочья ваты, вылезающие из прорех. Старое одеяло, очень старое. Рваное. Откуда здесь это старое, рваное одеяло? И откуда под ним взялась женщина?

– Черт бы все побрал на этом свете! – простонал Устинов.

Он оттолкнулся от подоконника и пошел на выход. По пути глянул на часы: половина второго. Надо же, он проспал почти час! Нелюбимый навязчивый сериал заканчивался в половине первого. А сейчас…

Как он мог пропустить тот момент, когда женщину притащили и уложили на порог? Как?! Это не крохотное тельце полуторамесячной девочки, а взрослая женщина. Тяжелая. Кто и как? Кто и как?

Устинов загремел металлическим засовом, отпер и распахнул дверь. Прежде чем шагнуть к женщине, он огляделся. Все по-прежнему: тротуар, проезжая часть, машина, дома напротив. Все привычное, ничего лишнего, кроме тела молодой женщины, над которым он тут же склонился.

Под одеялом и мешковатой одеждой, явно с чужого плеча, обнаружились ранения в правом боку и много крови. Тело женщины было холодным, даже ледяным. Может, она умерла, и все его клятвы не имеют смысла? Позвонить в полицию и вызвать наряд. Подписать протокол, грустным взглядом проводить машину, увозящую тело на экспертизу, и забыть, забыть скорее о происшествии. И перестать уже ходить на эти поганые ночные дежурства, никому не нужные, приносящие одни только проблемы.

Он приложил пальцы к шее.

Она была жива! Очень слабый пульс, но он бился под подушечками его пальцев. В ней была жизнь. Она угасала, покидала ее тело, но все еще в ней теплилась.

– Твою же мать, а! – простонал Устинов, подхватывая женщину на руки и внося ее в медпункт. – За что мне все это, кто скажет?! Вот за что…

Он втащил женщину в здание, толкнул дверь ногой и побежал в операционную. Вернее, ему только казалось, что он бежит. Торопился он мысленно, а на самом деле еле передвигался – женщина была достаточно тяжелой. Только уложив ее спустя несколько минут на стол, он понял, как вымотался. Каких-то десять метров, а он весь взмок. И дышать нечем, и тело трясется.