Медвежья пасть. Адвокатские истории - Алексей Ходорковский Страница 9

— Да нет. Побузят по пьяному делу, утром все — друзья.

— Один вопрос, совсем не адвокатский. Как вы считаете, Руслан мог убить Изотова?

— Запросто. Злой он мужик и хитрый. Только так: и вопрос, и ответ пусть останутся между нами?

Сбруйкин ласково потрепал меня по плечу, поднялся по лесенке и вошел в кулису.

Я — любитель московских театров. С женой мы частенько ходим на любимых актеров. Московского зрителя удивить сложно. То, что я увидел на сцене гарнизонной ракушки, меня нокаутировало. Это было потрясающе! Классный театр одного актера. Каждому персонажу басни подбирались яркие и объемные краски. Мимика и жесты со вкусом вписывались в гениальный текст Крылова. Оторваться от этого действа было невозможно. Исполнитель был принят на ура!

* * *

Через год после путешествия Боткиных в Москву заболела внучка. Болезнь всегда некстати, а на выпускные экзамены в школе тем более. Экзамены пропустили. А девочка на медаль шла. Бронхит перешел в двухстороннюю пневмонию. Дежурили Боткины в больнице по очереди. Состояние не улучшалось. Заведующий отделением остановил деда в коридоре и громко произнес:

— У нас в отделении все есть. Больные медикаментами обеспечены полностью. Девочка молодая, сильная, поправится…

А сам Петру Дмитриевичу бумажку сунул с названием импортного антибиотика. И улыбнулся, виновато как-то улыбнулся. Мол, чем могу…

Лекарства в городских аптеках не было. Обегали весь город. Единственной надеждой был директор областного музея, с которым Боткин проработал долгие годы.

— Петр Дмитриевич, есть у меня соображение, но это сугубо между нами. Вот тебе телефон, телефон домашний. Летчика одного, Русланом зовут. Молодой парень, услужливый. Не за красивые глаза, конечно… Сочтетесь. Помогал он моей близкой знакомой. Я к нему в аэропорт ездил за лекарствами… За границу он летает. В Китай, вроде. Да это и не важно, в авиаотряде многие на внешних рейсах работают и помогают друг другу. На меня сошлись. Поможет он.

Через три дня Боткин получил заветные ампулы у высокого красавца в летной форме. Петр Дмитриевич подготовил для Руслана дар — золотой самородок, семейную реликвию. Так в старой тряпице и протянул его летчику.

— Дед, не торопись, пусть девочка поправится, тогда и сочтемся. А сейчас в больницу едем, я тебя подвезу. Дело сделаем. Что в тряпке то прячешь?

Через месяц внучка Петра Дмитриевича поправилась, а Руслан Юнисов любовался золотым сокровищем семьи Боткиных. Самородок обрел нового хозяина.

* * *

— Илья Борисович, здравствуйте. Я адвокат…

— Да, да, все знаю. И вас видел, слышал, отзывы нормальные. Говорят, стараетесь, но Игорька все равно не вернуть. Посему пустое все это и болтовня наша в том числе. Что говорить, нет человека. Звезда был. Все я знаю, и кто убил знаю, никого это не волнует…

Беседа началась в переходе на «Пушкинской». От более уютных мест мой собеседник категорически отказался. Мы быстрым шагом направились в «Макдональдс». Место совершенно не подходящее для служебных разговоров: музыка, много народу, шумно. Но выбора не было, лучше так, чем никак. Фукс беседу вел очень необычно. Фразы были отрывистые, резкие, похоже, задуманные слова и предложения опережали речь. Он захлебывался в своем изложении, а собеседника просто не слышал.

— Профессор, пожалуйста, расскажите мне о вашей дружбе с Изотовым, о его карьере, общих знакомых.

— Да, да, проходите, присаживайтесь вот здесь, у окошка, я сейчас поесть принесу. Кофе будете? Да это и неважно, посмотрите в окошко, красиво. Я подойду…

Илья вернулся за столик и стал уплетать огромный бутерброд, наверное Виг-Мак. Через минут десять безмолвного поедания пищи он аккуратно вытер салфеткой рот и обратился ко мне:

— Господин адвокат, а зачем вам все это надо? Деньги, ну да деньги, конечно. Семья, дети, кормить надо, все понятно. Горе, горе у нас… Звезда упала. Завидовали ему все… Все, кроме меня. Любил я его, хотя Игорь не подарок был. Не видел никого. Вперед шел, не оглядываясь, да и по сторонам не смотрел. На трон сел, а кто отстал, тот его не волновал, по дороге переступил через многих. А начальники в министерстве и в академии его любили, умел он контакт находить. Да и талантище, не отнять. Выло, было… Он еще в институте диссертацию написал, да так написал, что материала и на кандидатскую, и на докторскую хватило. В двадцать шесть лет доктором стал. Я же к сорока защитился, а другие и вовсе с дистанции сошли. Зависть, зависть — вот причина… Я уверен, завистник убил. И Валю из зависти. Любили его женщины, причем не за мозги и деньги, красивый Игорек был. Вот и выследили их вдвоем и убили. Зависть все, зависть…

— Профессор, какие версии…

— Какие версии, я вам что, Жорж Сименон? Все вторично. Ищите и арестуйте завистника. Хотя адвокаты никого не арестовывают. Вы-то что думаете? Или у адвокатов тоже есть тайны?

— Нет, Илья Борисович, никаких тайн. Основные версии: сведение счетов из-за невыполненных обязательств. Ревность. Банальный грабеж. Служебная деятельность. Но пока все трещит по швам. Свидетелей нет. Подозреваемого тоже нет.

— У вас ничего нет, так я и думал. Не хотел идти с вами на встречу, и не надо было. Чем я могу помочь сыщикам, я физик… Может деньги надо собрать, так сказать, для ускорения процесса… Нет, это глупости, деньгами здесь не поможешь. Эх, Игорек, Игорек, слишком ярко светил… это и погубило. Завистники, завистники…

С этими словами Фукс-Рабинович встал и, не попрощавшись, быстрыми шагами пошел к выходу.

* * *

Петра Дмитриевича вызвали в Инюрколлегию ^[6]. Повестка пришла. Идти надо в другой конец города. Одному не дойти. С дочерью пошел. А вернее, на такси поехали. Какой-то подвох дед чувствовал. Не к добру все это. Внимание уделило государство. Не к добру. Думал, что от брата новости. Какие еще дела за границей? Только о брате и думал. Шестидесятые прошли, брат ведь старше был. Состарился Сережа. Но плохие мысли отгонял.

Сели на лавке в коридоре с коричневыми стенами и протертым полом. Скучная контора. Из кабинета напротив вышел подтянутый, крепкий мужик. Пригласил зайти. Карие глаза юриста оценивающе смотрели на старика с дочкой.

— Вы, москвичи, странный народ, — изрек кареглазый, — все акаете, да акаете, а всех, кто корова через о говорит, провинциалами считаете.

Петр Дмитриевич ощутил себя в чем-то виноватым и сжался на узкой, жесткой лавке.

— Я в Иркутске прожил пятьдесят девять лет… Потом пожалел, что стал оправдываться. Но поезд уже ушел. Юрист, взглянув на какую-то бумажку, без всяких эмоций произнес:

— Я должен сообщить вам, Петр Дмитриевич, что за рубежом, во Франции открылось наследство. Единственным наследником являетесь вы. Дед, сидевший как на горячих углях, встал, выпрямил спину и несвойственным ему громким голосом прокричал: