Одиссея блудного мужа - Марина Белова Страница 9

– Но он подданный Германии!

– Сейчас он просто поддатый. Проспится у нас, мы его расспросим и тогда, может быть, выпустим под залог. Все, Ваня, кидай его к нам, а труповозку мы позже пришлем.

Полицейский «газик» умчался, подняв на дороге пыль. Мы долго стояли и смотрели, как рассасывается пыльное облако, не в силах вернуться к действительности. Первым очнулся Петров:

– Пойдемте заберем палатку, жалко будет, если она пропадет.

Мы собрались с духом и пошли вновь к камышам. На поляне сиротливо стояла палатка. Костер давным-давно затух. Батарея пустых бутылок была свалена под ивой. Следует заметить, что их количество со вчерашнего вечера значительно увеличилось.

– Видать, они вчера еще добавили! – воскликнул Петров. – Надо же им было так надраться? Лучше бы неустойку немцу выплатили.

Алина стояла у самой кромки воды и вглядывалась в речную зыбь.

– Ты водолазов закажи, а то и не похоронишь мужа по-человечески, – сказала она. У меня от ее слов больно сжалось сердце. Какая она все-таки жестокая в своем прагматизме, говорит что думает, никакого сострадания к близкой подруге.

– Еще ничего неизвестно, – попыталась я возразить. – Тело не найдено, может, он живой?

– Да где уж тут живой, если сразу тело не зацепилось за корягу, считай, в море унесло.

– Зачем же тогда водолазы?

– А для очистки совести, чтоб он с того света тебя ни в чем упрекнуть не смог. Придет во сне и скажет: «Денег на водолазов пожалела». – Подруга театрально всхлипнула и с сожалением посмотрела на меня.

– А где тогда его машина? – схватилась я за последнюю соломинку. – Тоже в море унесло? Или ветром сдуло?

– Угнали, – выдвинула свою версию Алина. – Его убили, а машину угнали.

– Кто? И почему тогда Густава как свидетеля в живых оставили?

– Потому что он был мертвецки пьян. Может, его специально в живых оставили, чтобы на него подумали. А вообще не задавай мне такие умные вопросы. Я не Эркюль Пуаро и не комиссар Мегрэ. Пусть со всем этим полиция наша разбирается.

Юра сложил палатку, а мы собрали раскиданную по всему берегу посуду. Сумок Олега и Густава на поляне не оказалось, как не оказалось ни мобильного телефона, ни магнитофона, ни туристического холодильника, их почему-то забрала полиция. Петров в последний раз обвел взглядом поляну и позвал:

– Идемте, больше нам здесь делать нечего.

Мы побрели к машине.

Я возвращалась в пустой дом. Дочь приедет только через неделю, и, честно говоря, я была рада этому. Сейчас ей сказать, что случилось с ее отцом, я просто не смогла бы. Как можно объяснить ребенку что-либо, если сам ничегошеньки не знаешь и не понимаешь?

К тому же тоски добавил наш фокстерьер Бобби: только я переступила порог, как он завыл и, поджав хвост, забился под кресло.

– Боб, вылезай, милый, пойдем, дам тебе поесть, – позвала я щенка. – Выходи, милый, будем переживать за твоего хозяина вместе, самой выть хочется, но надо как-то держаться.

Боб не подбежал на мой зов, из комнаты доносилось лишь траурное поскуливание. Я зашла на кухню и онемела. Забытая утром на столе буженина был подметена до остатка, весь килограмм исчез в пасти этого прожорливого чудовища. Хотя, нет, не совсем так. Какие-то ошметки все-таки остались лежать в скомканной фольге. Жирные кусочки, обильно посыпанные красным перцем, эта лохматая сволочь есть не стала. Теперь ясно, почему он скулит, к пропавшему хозяину его вой никакого отношения не имеет, у него просто болит живот. И стоит поторопиться вывести его во двор, иначе мне светит всю ночь убирать за этим обжорой зловонные кучки.

– Боб, иди сюда, паршивец! – заорала я и сжала в руке поводок. Бобби понуро выполз из комнаты.

Только сейчас я заметила его раздувшееся пузо. Он шел, ковыляя на кривых лапках, и тяжело дышал. Мне стало нестерпимо жалко пса, я полезла в аптечку и достала две таблетки фестала.

– Ешь, тебе это не повредит, нельзя быть таким ненасытным. Во всем надо знать меру, – сказала я, запихивая лекарство в собачью пасть.

На улицу Бобби мне пришлось выносить на руках. Мы походили без удовольствия по скверу и вернулись домой. Я не знала, чем себя занять. Телевизор вызывал у меня стойкое отвращение, в преддверии праздника по многочисленным каналам крутили сплошные религиозные сюжеты. Страстная пятница, ничего не поделаешь. Церковное песнопение не прибавляло мне оптимизма, на душе становилось все беспокойней и муторней.

Позвонить кому-то тоже желания не возникало. Я легла спать и, проворочавшись до утра, наконец заснула с надеждой на грядущий день. Вдруг он мне принесет хорошую новость и мой Олег найдется живым и здоровым?