Знак И-на - Татьяна Веденская Страница 9

— Эй, Ванька, ты еще тут? Я думал, вы все по домам разбежались и уже бухать начали, — в кабинет к Третьякову заглянул коллега-оперативник Толик Бахтин, с которым они были знакомы постольку-поскольку — в курилке общались. Бахтин работал у них в розыске не так давно, был энергичен и легок на подъем. Девушкам нравился. Молодой. На Третьякова он смотрел спокойно и весело и без сочувствия — значит, Бахтину ничего не известно о том, что произошло с Морозовым и отчего Иван появился на работе в канун Нового года. Это хорошо, что он не знает. Хоть один, для разнообразия. Иван с усилием заставил себя подняться со стула, каждое движение давалось ему тяжело, словно он шел под водой.

— А ты сам-то чего тут торчишь? — спросил он в ответ. — Сигареты есть?

— Сигарет тебе? Может, тебе и оливьешки отсыпать? Я только на минутку забежал, мне нужно сгонять к одному кенарю, порасспросить кое о чем. Уточнить там кое-что. На, держи свои сигареты. Чего домой не идешь?

— Мне нужно где-то перекантоваться сегодня, — ответил Иван, и Толик задумчиво прикусил губу.

Иван смутился и отвернулся.

— Пошли покурим, что ли, — бросил Толик, не задавая больше вопросов.

Уже в курилке он заметил Ивановы руки. Натужно хохотнул, сказал, что с их работой неудивительно — можно вообще целиком почернеть. Третьяков вздрогнул, словно от удара, но ничего не сказал — чего цепляться, если человек не знает, не в курсе.

— Так перекантоваться где не найдешь? — спросил он вместо этого.

Толик вздохнул. Такой вздох — сам по себе ответ. Иван замотал головой.

— Не бери в голову, не проблема.

— Я к матери еду. Если б дома оставался — тогда конечно, — осторожно ответил Бахтин, и Иван похлопал его по плечу.

— Давай там, не напивайся сильно.

Толик выбросил сигарету, не докурив, и ушел.

Теоретически Иван мог бы тоже поехать к родителям — они живут в Твери, и туда еще вполне можно добраться. Родители наверняка уже все знают. Причем не от него, а от Лены, так что неизвестно, какую версию им преподнесли. В кармане завибрировал телефон. Один раз — и затих. Сообщение. Иван телефон достал, сработал многолетний рефлекс «А вдруг что-то срочное и важное».

«Кончай дурить и приезжай домой. Пора уже повзрослеть, в самом деле. И привези горошек, я забыла купить».

Иван перечитал сообщение несколько раз. Нет, не ошибка. Не померещилось. «Пора уже взрослеть». Кончай дурить и приезжай домой, где тебя ждет твоя красавица-жена, которая изменила тебе со своим гребаным одноклассником. С которым они «держали связь» и «дружили» еще со школы. Сколько раз ты слышал, что они — просто друзья, что ты ничего не понимаешь, что между ними просто очень глубокие и наполненные смыслом отношения. Да уж, глубокие и наполненные. Одноклассник и сам женат, работает в какой-то конторе по продаже канцелярских принадлежностей. Иван — плохой муж, которого в любой момент могут вызвать на работу, а одноклассник всегда на связи, ему всегда можно позвонить. Иван забывал купить молока, а одноклассник сочувствовал ей. От чудовищной типичности ситуации, в которую он попал, Ивану хотелось расхохотаться и разбить кулаком стекло — чтобы был грохот, чтобы осколки, и кровь, и боль.

Купи горошек. Кончай дурить. Дурить. Вчера Иван предложил ей забрать Федора из сада. Обычно Лена сама его забирала, одевала полуторагодовалого Ярослава и шла с коляской по холоду через снег в сад. Иван понимал, Иван сочувствовал, тем более что у него машина, ему тепло и удобно. Вот и предложил — на работе его отпустили пораньше в честь праздника, а также из-за того, что накануне за дежурство Ивану пришлось четыре раза выезжать на суициды. А такому никто не позавидует. Один суицид был — отец семейства покончил с собой, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Впрочем, люди кончают с собой пачками, и это никого уже не удивляет. Просто четыре суицида за смену — от этого у любого снесет крышу. Вот и отпустили, сказали, мол, иди, побудь с семьей. Иван забрал Федора аж в три часа — небывалое счастье для сына. Дома Ярослав сидел в детской и смотрел мультик. Федор тут же присоединился к брату — они оба любили миньонов. «Сними хоть скафандр», — бросил Иван сыну, похожему на космонавта в толстенном ватном комбинезоне и валенках с калошами. Сказал — и прошел дальше.

Дверь в спальню была плотно закрыта, но замков в дверях не было — квартиру брали в типовой отделке, так что замки стояли самые простые. Иван открыл дверь в спальню, а его жена Лена как раз «дружила» со своим одноклассником. Среднестатистический мужик с рыхлым телом и смазливым лицом, одноклассник вскочил и заорал, словно увидел привидение. В каком-то смысле так и было. Лена застыла — голая и какая-то сразу незнакомая, чужая, дешевая. Иван растерялся, он не знал, что ему делать в этой пропахшей чужими телами комнате. Его начало подташнивать. И тут Лена села на кровати, набросила на голое тело до боли родной ярко-голубой халат из плюша, с рыбами, и начала говорить. Она говорила, что Иван сам во всем виноват. Она говорила громко и долго — что Иван вечно на работе, что превратил ее в домработницу, что она никогда не знает, о чем он думает, что так жить нельзя, нужно работать над отношениями, что в отношениях всегда виноваты двое и что он не имеет права ее судить. Иван же думал только о том, что в комнату в любой момент могут войти их сыновья. А еще — что у Лены размазалась тушь. А он даже вспомнить не может, когда она в последний раз красилась — да еще так ярко.

Иван вернулся в кабинет, огляделся вокруг по-деловому, запер дверь изнутри, сложил из стульев некое подобие лежбища. Можно было бы пойти и попробовать подремать в так называемой комнате отдыха — там был даже диван, но это означало бы, что каждый вновь пришедший стал бы лезть в душу с вопросами или сочувствием в связи с трагедией в Благинине. Меньше всего Иван был готов сейчас принимать сочувствие от коллег. Он лег на стулья, вытянул ноги, набросил на себя грязный, пахнущий копотью пуховик и прикрыл глаза. Последняя мысль, пролетевшая в его уставшем мозгу перед тем, как он уснул, была о Морозове. А точнее, о том, что эти орлы из Тверского района наверняка даже заморачиваться не будут, спишут все на ограбление и оставят дело в глухарях за отсутствием улик. Эта мысль Ивана огорчала даже больше, чем измена жены.