Натюрморт из Кардингтон-кресент - Энн Перри Страница 89

Эмили быстро подняла глаза: во взгляде Джека читалась озабоченность. Он был серьезен, как никогда. Эмили не заметила в его глазах и капли притворства. Но разве это что-то значит? С другой стороны, чего она ожидала? Прочесть в его глазах черные помыслы, убедиться, что все ее самые худшие опасения верны? Утратить последнюю надежду? Неужели это?

Ей не хотелось облекать свои мысли в слова. Слишком рано. Еще не настал нужный момент. Где-то на краю ее сознания застряла одна мысль. Она манила Эмили, как маяк, как теплая комната в конце долгой зимней дороги.

— Эмили?

Она стряхнула себя задумчивость. Кстати, о чем они разговаривали? Ах да, о старой миссис Марч.

— Миссис Марч могла сделать что-то скандальное в молодости, — предположила она. — Она или ее муж. Возможно, нам стоит получше разузнать, откуда у Марчей деньги. Может статься… — Эмили на минуту задумалась, — что ее лекарство на самом деле яд.

Перед ее мысленным взором возникла смерть — резко, холодно, физически мучительно, — и глаза ее наполнились слезами. Эмили поймала себя на том, что сжимает руку Джека так сильно, что ему наверняка больно. Однако он не стал ее убирать — наоборот, обняв Эмили за плечи, привлек ее к себе и нежно прикоснулся губами к ее волосам, шепча ей на ухо какую-то милую бессмыслицу, от которой ей стало легче на душе, а слезы вместо душевных мук принесли с собой облегчение, как будто внутри ее наконец развязался туго стянутый узел.

И она поняла, что желает разгадки этой ужасной тайны не только ради себя, но и ради него тоже.

Чтобы ей больше не мучиться подозрениями, зная, что он не причастен к убийствам и на нем нет никакого пятна.

Шарлотта была рада побыть одной и находилась у себя в комнате, мысленно прокручивая все, что ей стало известно с того момента, когда она узнала про смерть Джорджа, и до той минуты, когда Питт сегодня утром вновь отбыл по делам. Вниз она спустилась лишь в половине четвертого, причем с некоей идеей, в которую даже ей самой верилось с трудом. Потому что идея была печальная и малоприятная, зато разом снимала все противоречия.

Шарлотта стояла в гостиной, рядом со шторами, которые наполовину закрывали двери, выходившие в оранжерею, когда до нее донеслись голоса.

— Как ты смеешь говорить такие вещи в присутствии посторонних? — громко возмущался Юстас. Он стоял спиной к двери, а дальше за его плотной фигурой была видна огненно-рыжая макушка Уильяма. — Я могу многое тебе простить, все-таки ты потерял жену. Но твои вздорные инсинуации возмутительны. Ты фактически обвинил меня в ее убийстве.

— А ты предпочел бы, чтобы вина легла на Эмили или Джека Рэдли? — возразил Уильям.

— Это совершенно иное дело. Они не часть нашей семьи.

— Боже мой, какое это имеет отношение к тому, виновны они или нет! — вне себя от ярости воскликнул Уильям.

— Самое что ни на есть прямое. — Голос Юстаса тоже звучал громче и злее; более того, в нем появились зловещие нотки, как будто темная, не отфильтрованная масса его мыслей вплотную приблизилась к тоненькой корочке хороших манер, грозя в любую минуту прорваться наружу. — Ты опозорил семью в присутствии посторонних людей! Ты посмел намекнуть, что существует некий только тебе известный позорный секрет, о котором не догадываются остальные. Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что за прожженная особа эта женушка Питта? Что она сует нос буквально во все? Уверяю тебя, у этой проныры одни гадости на уме, и она не остановится, пока не обнаружит или даже придумает нечто такое, что вписывается в твои обвинения. Страшно подумать, какой скандал может разразиться после этого! И все из-за нее!

Уильям отступил на шаг. Лицо его было перекошено болью и презрением.

— Ты прав, отец. Чтобы заглянуть к тебе в душу, нужно иметь на уме только гадости. При условии, конечно, что у тебя есть душа, в чем лично я сильно сомневаюсь. Думаю, слово «нутро» было бы куда уместнее.

— Можно подумать, в этом есть что-то позорное, — презрительно бросил ему в ответ Юстас. — Порой мне кажется, что имейся у тебя это самое, как ты выразился, «нутро», и поменьше этих твоих дурацких идей, ты был бы настоящим мужчиной, а не малевал бы красками на холсте и не вздыхал о закатах, словно влюбленная барышня. Где твое мужество? Где твоя храбрость? Где твоя мужская сила?

Уильям молчал. Из-за спины Юстаса Шарлотте было видно, как кровь отхлынула от его лица, и оно сделалось белым, как мел. Его душевные муки как будто парили в воздухе, оседая каплями горячей росы на листьях плюща и лилий.

— Боже мой! — метал громы и молнии Юстас, и голос его звенел презрением. — Неудивительно, что Сибилла флиртовала с Джорджем Эшвордом! По крайней мере, у него в брюках, помимо ног, было кое-что еще!

От этих слов Уильям передернулся, и Шарлотта решила, что Юстас его ударил. Она сама оскорбилась ничуть не меньше, чем он. Ей стало так противно, что она испугалась, что ее вот-вот вырвет. Ладони сделались липкими от пота, руки сами сжались в кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу. Она стояла, затаив дыхание, в ожидании того, что будет дальше.

Ответ Уильяма прозвучал спокойно и с легкой издевкой.

— И ты надеялся, что я стану соблюдать приличия в присутствии миссис Питт? Отец, у тебя напрочь отсутствует чувство юмора, я бы даже сказал, гротеска.

— Ты хочешь сказать, что с моей стороны смешно ждать от тебя хотя бы капли ответственности? — вскричал Юстас. — Верности семье? Ведь это твой долг, Уильям.

— Долг? Я тебе ничего не должен, — процедил сквозь зубы Уильям. — Я обязан тебе лишь тем, что появился на свет. И то лишь потому, что тебе нужен был сын, который тешил бы твое самолюбие. В остальном я был тебе совершенно неинтересен. Главное, чтобы было кому передать имя. Чтобы появлялись новые поколения Юстасов Марчей, и так до скончания века. Это твоя идея бессмертия. Для тебя главное — плоть. Не мысли, не творчество, но лишь бесконечное воспроизведение новой плоти!

— Ха! — воскликнул Юстас, вложив в этот краткий возглас все свое презрение. — Да, с тобой я упустил свой шанс! За двенадцать лет брака ты так и не сумел произвести на свет наследника. А теперь слишком поздно! Если бы ты поменьше возился со своими красками, зато почаще наведывался в спальню к жене, то имел бы право называться мужчиной, и этой трагедии никогда не случилось бы. Джордж и Сибилла были бы живы, а по нашему дому не рыскали бы полицейские ищейки.

Возникло ощущение, будто оранжерея застыла, даже перестала капать вода.

Шарлотта мгновенно осознала ужасную правду. Все стало предельно ясно. Утренний свет как будто еще резче очерчивал контуры, высвечивая каждую слабость, каждый недостаток, каждую обиду. Не задумываясь о последствиях, Шарлотта схватила с ближайшего столика фарфоровую вазу и швырнула ее на пол. Ударившись о паркет, та со звоном разлетелась вдребезги. Шарлотта повернулась и выбежала из гостиной в столовую, а оттуда — в коридор, где было установлено чудо современной техники — телефон.