GATACA, или Проект "Феникс" - Франк Тилье Страница 8

– Тебе тридцать семь, старушка уже, да? А знаешь, тебе ведь столько же лет, сколько женщине, которую я любил… Понимаешь? Свихнуться никогда не поздно, да? Почему ты не хочешь объяснить, что на самом деле произошло?

Вошла Клементина с предметом, странно напоминавшим краскораспылитель. Шарко выпрямился и бросил взгляд на потолок.

– А тут ведь повсюду камеры видеонаблюдения. Вы не подумали, что…

– Это ничего не даст. Именно Ева должна была включить охранную сигнализацию и вообще всё, в том числе и камеры, только после того, как запрет двери.

Клементина вздохнула и направила пистолет на обезьяну.

– Прости, мое солнышко, деточка моя…

Именно в этот момент Шарко обернулся и взглянул женщине прямо в глаза. Вся напряженная, она медленно приближалась к клетке, рука с оружием дрожала.

– Нет, простите, я не смогу!

Шарко взял пистолет с лекарством из рук приматолога:

– Ладно, не надо, я сам.

Обезьяна, которая так и оставалась в углу, слегка выпрямилась, протянула вперед руки ладонями наружу, потом, чуть отпрянув и вжавшись в решетку спиной, поднесла ладони к лицу. Шарко прицелился, но Жаспар вцепилась в его руку:

– Погодите, погодите! Она наконец-то заговорила!

Шери сделала еще несколько знаков: опустив ладони к полу, помахала руками на уровне ушей, будто пугая ребенка, затем прикрыла губы правой рукой и уронила ее вниз. Эту серию жестов шимпанзе повторила три, нет, четыре раза, после чего подошла к телу Евы Лутц и нежно погладила девушку по щеке с укусом. Шарко показалось, что он сроду не видел столько чувства, столько волнения во взгляде живого существа. Это животное действительно прямо-таки излучало глубокую человечность. Сердце старого полицейского сжалось. Какого черта он так расчувствовался из-за этой обезьяны?

– И что же она говорит?

– Она все время повторяет одно и то же: «страх, чудовище, злой… страх, чудовище, злой…»

В Клементине пробудилась надежда.

– Я же вам говорила: Шери невиновна! Сюда кто-то приходил. Кто-то, кто убил Еву.

– Спросите у Шери, видела ли она раньше это «злое чудовище».

Шимпанзе внимательно смотрела на руки и губы приматолога, передававшие ей серию знаков.

– В ее словаре больше четырехсот пятидесяти слов. Если точно сформулировать вопрос, она все поймет.

Шери подумала и покачала головой. Комиссару не верилось: вот прямо рядом с ним женщина разговаривает с обезьяной – нашим родственником, стоящим на соседней ступеньке эволюции.

– Спросите ее, зачем это чудовище сюда явилось.

Снова жесты Клементины, и снова ответ Шери. Большой и указательный палец правой руки – как буква «V», потом обезьяна быстро прикрывает это «V» открытой ладонью левой. Затем указывает на труп. И перевод:

– Убить. Убить Еву.

Шарко почесал подбородок, он был озадачен и настроен в общем-то скептически.

– Что, на ваш взгляд, значит для Шери слово «чудовище»?

– Жестокое, агрессивное существо, намеренное причинить зло. Она совершенно точно говорит не о человеке, потому что в этом случае сказала бы прямо – «человек». Это… это мне трудно понять.

– А что, обезьяны способны придумать или просто соврать?

– Если речь об инстинкте самосохранения, о выживании, им случается «обманывать». Скажем, в стае начинается драка, все – в кучу, бьются не на жизнь, а на смерть. В этом случае наблюдающая за сражением обезьяна может подать сигнал о нападении извне с единственной целью: чтобы все разбежались, друг друга не покалечив. Раз Шери сказала, что видела чудовище, значит, она действительно видела чудовище. Может быть, другую, более крупную и очень злобную обезьяну, которую восприняла как чудовище.

Комиссар просто не знал, что и думать. Он смертельно устал и до крайности запутался, хотя все вроде было предельно ясно. Еще бы не ясно: обезьяна, клетка, труп с прокушенной щекой и даже тяжелый предмет, которым нанесено смертельное ранение, налицо – всё как в стандартном детективе. Но как-то уж слишком хорошо все сходится. И возможно, здесь побывало «чудовище». А в таком случае говорящая обезьяна из категории подозреваемых переходит в категорию свидетелей преступления.

Ему бы выпить еще кофе, ему бы хоть что-то проглотить… Пока Шарко размышлял, шимпанзе снова удалилась в тот же угол и повернулась к нему спиной. Комиссар снова прицелился.

– Я бы очень хотел поверить тебе, Шери, но сейчас у меня нет выбора.

Он выстрелил. Стрела с красным кончиком впилась в спину обезьяны, та попыталась ее вырвать, но не успела – рухнула всего в нескольких сантиметрах от трупа Евы Лутц. У Жаспар выступили на глазах слезы.

– Прости, моя родная… у нас действительно не было выбора.

Шарко передал приматологу пистолет и спросил:

– Как вы думаете, мог быть у «злого чудовища» мотив? С чего бы ему нападать на Еву?

– Не знаю. Правда, позавчера я открыла кое-что, касающееся Евы, что, может быть, и связано с…

– Что же?

Жаспар в последний раз взглянула на труп, потом на безжизненное тело Шери, тяжело вздохнула и, наконец, заговорила:

– Пойдите выпейте кофе, комиссар, вы же беспрерывно зеваете! Потом я вам все объясню, а пока… пока извещу родителей Евы о том, что случилось.

Шарко придержал ее за запястье:

– Нет, погодите. Еву убили, это произошло внезапно, и родителям о смерти ребенка не сообщают вот так, по телефону. Мы сами это сделаем: к несчастью, это – составная часть нашей работы.