Дурная кровь - Эуджен Овидиу Чировици Страница 8

Его отец был из Портленда в Орегоне, а мать – из каджунов с берегов Атчафалайи в Луизиане. Она умерла, когда Абрахаму было всего семь или около того. Они жили в небольшом городке в двадцати милях от Батон-Руж. И жили бедно. Эйб рассказывал, что отец купил первый телевизор, когда ему было лет десять.

Мы снимали двухкомнатную квартиру в Пеннис-Нек. Хороший, тихий район. Моим предметом была английская литература, Эйба – философия.

Мы сидели на скамье в таинственном лесу уже минут десять, а у Джоша только начало восстанавливаться дыхание и слегка порозовели щеки.

– Джеймс, я рассказываю вам эту историю, потому что она связана с причиной, по которой я вас пригласил. Предисловие будет долгим, но без него не обойтись. Я надеюсь, у вас хватит терпения и вы внимательно меня выслушаете.

– В моей профессии гораздо важнее слушать, а не говорить, – ответил я. – Ключ к пониманию зачастую кроется в банальных на первый взгляд ремарках, в рассказе о поездке по магазинам или в описании любимого свитера.

– Это правда. Видите ли, именно с Эйбом в Париже, уже после университета, я пережил событие, которое в определенном смысле повлияло на всю мою жизнь.

Джош умолк, его лицо напряглось, как будто даже простое упоминание об этом событии пугало его. Да и имя своего друга он произносил с определенным усилием, словно опасался вызвать демона из преисподней.

– Годы учебы в Принстоне не приблизили меня к ответу на вопрос – чем я действительно хочу заниматься в этой жизни? Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что витал в облаках, жил так, словно молодость будет длиться вечно, как будто впереди уйма времени на выбор пути. Финансовых проблем у меня не было – к этому времени я уже вступил в права наследства. В паре мелких журналов напечатали несколько моих статей. Это обстоятельство послужило чем-то вроде алиби для моей хронической праздности и в то же время подпитывало мою надежду когда-нибудь написать нечто, что принесет мне признание, которого я втайне желал. Так к чему было торопиться? В этом возрасте имидж зачастую гораздо важнее реального положения дел.

Чуть ли не каждый месяц я заново влюблялся и, думаю, разбил немало сердец. Но не подумайте, это вовсе не льстило моему самолюбию и не приносило какого-то извращенного удовольствия от страданий покоренных девиц. Меня вообще это не трогало. У меня был образ этакого богемного гения в поисках спасения, а это всегда притягивает девушек.

Эйб во многом был моей противоположностью.

Как я уже вам говорил, он был беден и, соответственно, стремился сделать что-то значительное – значительное настолько, чтобы не быть похожим на своего отца. Эйб предпочитал скрывать правду и, чтобы избежать расспросов о семье, называл себя сиротой. Он и мне это наплел, когда я в декабре незадолго до Рождества поселился на Элкотт-стрит. Я тогда снимал квартиру в Принстон-Джанкшене. Хозяин жил в Филадельфии, но потерял работу и прислал мне уведомление, чтобы я поторопился снять другое жилье. Я нашел квартиру через объявления в газетах, так и познакомился с Эйбом. Он к тому времени обитал там уже больше трех лет. Квартира на двоих на первом этаже в обветшалом особняке колониального стиля. Эйб жил там один, но уже успел лишиться стипендии и нуждался в деньгах.

Через месяц я познакомился с его отцом. Он заявился без предупреждения. Эйба дома не было. В общем, я открыл дверь мрачному худому типу средних лет, от которого пахло потом и алкоголем. Когда он сказал, что его зовут Джон Хэйл, я сразу понял, что Эйб меня обманывал, и, слава богу, не прокололся. Эйб пришел только часа через два, и мне все это время пришлось беседовать с его отцом.

Отец его был немногословным и грубым типом. Этакий хороший американский рабочий. И с манией величия, что, на мой взгляд, является следствием комплекса неполноценности. Для него мы были зазнавшимся отродьем – били баклуши, вместо того чтобы вкалывать.

Перед отъездом он собирался оставить сыну сто баксов, о чем и поставил меня в известность с весьма высокомерным видом. Отец Эйба вообще был уверен, что студенты постоянно торчат на наркотиках и устраивают оргии. Ясное дело – он был слишком молод для участника Второй мировой и слишком старым для Вьетнама, но все же выдал длинную патриотическую речь. «Наездники свободы» ^[3], по его мнению, были криптобольшевиками, которые выставили свою великую страну на посмешище и ликвидировали лучшего из всех президентов Америки – Никсона. Было непросто, но я сумел удержаться и не вступал в спор до прихода Эйба.

Эйб весь побелел, когда увидел отца, и сразу пригласил его где-нибудь выпить кофе. Старик приехал на фургоне для перевозки мебели и не собирался его возвращать до следующего дня. Я стал настаивать на том, чтобы мы пошли в ресторан все вместе. Старший Хэйл в итоге согласился, но с таким видом, будто сделал мне незаслуженное одолжение. За ужином он распекал Эйба за все подряд.

Вечером старик уехал, но прежде выдал патетический спич и с торжественным видом вручил сыну пять двадцатидолларовых банкнот. Эйбу потом было неудобно, он даже передо мной извинялся. Я, естественно, сказал, что извиняться не за что, но сам задумался: сколько еще сказок он мне наплел? Впрочем, все это меня не касалось.

В тот вечер Эйб был очень счастлив. Одна девушка из Нью-Йорка, с которой он был знаком уже года два и в которую был тайно влюблен, приехала навестить друзей в Принстоне и пригласила его на вечеринку. Эйб позвал и меня – очень хотел нас познакомить. По пути на вечеринку он без конца рассказывал мне, какая она чудесная. Звали ее Люси Сандлер, она окончила классическую школу в Англии, что в глазах Эйба придавало ей аристократизма и загадочности. Я без труда догадался, что он решил в этот вечер признаться ей в любви, и ничуть не сомневался, что она ответит ему взаимностью. Эйб был из маленького городка, а дело было в семидесятые, в те времена молодые провинциалы соблюдали брачные ритуалы своих родителей.

В итоге я оказался в квартире, где было полно молодежи, не продохнуть от табачного дыма и марихуаны, а на коврах валялись расслабленные гости. Эйб нарядился как мог и выглядел растерянным, а Люси практически его не замечала. Я с бокалом в руке нашел себе укромный уголок. Минут через пять Люси подошла ко мне и пригласила потанцевать. Я огляделся по сторонам в поисках Эйба, но его нигде не было видно.

Признаюсь, я изрядно выпил и не очень-то помню, как развивались события. В какой-то момент Люси сказала, что знает, где в той квартире есть незанятая комната. Я поднялся за ней в пыльную мансарду, из обстановки там был только один прогнивший диван. Она сразу набросилась на меня с поцелуями. Я успел вспомнить про Эйба.

– Ты действительно хочешь все испортить? – с обиженным видом спросила Люси. – Мы с Эйбом просто друзья.

– Не думаю, что ему это понравится, – сказал я, но она уже начала раздеваться.