Чертов дом в Останкино - Андрей Добров Страница 8

Петербург. 1844 г.

Утром следующего дня доктор Галер снова пришел на угол Невского и Садовой, к зданию Публичной библиотеки, где на третьем этаже располагалась квартира Ивана Андреевича. Крылов по-прежнему сидел в кресле у окна и дымил сигарой.

– Вы вообще не ложились в кровать? – строго спросил доктор.

– Сегодня нет, – ответил тот. – Зачем?

Доктор сердито занялся своей сумкой.

– Пиявки? – спросил Крылов, увидав, как эскулап достает большую стеклянную банку.

Галер кивнул.

– Взял по дороге свежих. Вам придется выплатить мне хоть небольшой аванс. Закатайте рукав, – приказал он.

Поставив пиявок, Галер осмотрел кожные покровы пациента и задал ему несколько вопросов. Иван Андреевич отвечал кратко, потом воскликнул в нетерпении:

– Оставь эти бесполезные церемонии. Лучше садись и пиши дальше. На чем мы остановились вчера?

Галер сел к столу, пододвинул стопку бумаг, чернильницу и вазу с перьями.

– Как вы встретились с братьями Зубовыми.

– Да! Хорошо, дай подумать… Так… Вечером я приехал к Безбородко, где получил от дворецкого еще немного денег. Теперь я был совершенно богат и даже подумывал пойти проиграть часть монет, которые буквально грызлись в моих карманах. У меня в те дни была своя система, математически просчитанная и, как я полагал, совершенно беспроигрышная.

– Да? – заинтересовался Галер.

– Впрочем, у каждого тогда была своя система – абсолютно беспроигрышная, – хрипло захихикал Крылов. – Помнишь, как у Сашки Пушкина Герман просит графиню открыть тайну трех карт? Но потом я с сожалением рассудил, что дорога предстояла дальняя. Конечно, императрица обещала прислать мне своего конюха. Наверняка к конюху прилагалась и карета. Но вот повара в дорогу мне почему-то не предоставили, а значит, питаться предстояло на свой кошт. Я подумал, что лучше буду не скупясь тратиться на хорошие обеды несколько раз на дню и на приличные постели. С этой мыслью я задремал и проснулся уже утром, когда в мой кабинет вошел очень колоритный субъект.

Петербург. 1794 г.

Иван Андреевич проснулся от странного стука. Он приоткрыл один глаз и увидел напротив себя незнакомца. Бородатый плотный мужчина в синем армяке и с косматой шапкой в руке стоял небрежно и постукивал рукояткой кнута по сапогу. С виду он был похож на обычного дворника или кучера, но даже спросонья Крылов ощутил странный тревожный запах, исходивший от этого мужика, – пахло большой злой псиной. Вероятно, несло от шапки.

Иван Андреевич открыл другой глаз и, повозившись в кровати, сел повыше на подушках.

– Что за черт! – сказал он и протер глаза. – Кто пустил?

– Вставай, барин, – ответил незнакомец. – Карета подана. Где твои вещи? Давай погружу, пока ты умываешься.

– Да кто ты такой? – с раздражением спросил литератор, еще не разорвавший объятий санкт-петербургского Морфея.

– Афанасий меня зовут. Афанасий Петров сын. От матушки Екатерины я. Кучером. Вспомнил, чай? Вставай, лежебока.

– А! – Крылов растерялся. – Знаешь что, Афанасий, – сказал он, – давай лучше завтра… Я не успел собраться. А еще лучше – поедем дня через три. Нам ведь не к спеху?

– А еще мне было строго сказано, – равнодушно ответил кучер, – если к полудню мы не выедем из города, сюда пришлют солдат, чтобы отвести тебя в Петропавловку.

Крылову сделалось нехорошо.

– А сколько сейчас? – спросил он.

Афанасий пожал плечами.

– Да как же так! – в волнении закричал на него Крылов. – Как же я поеду? Голый, что ли?

Петербург. 1844 г.

Галер отложил перо, чтобы снять раздувшихся пиявок.

– Я хорошо помню то сентябрьское утро, – продолжил Иван Андреевич. – Небо было затянуто облаками, моросил мелкий дождик. Иные считают, что дождь в день отъезда – хорошая примета. Вранье! Если бы в тот миг я мог заглянуть в недалекое будущее, то зарылся бы в перину, закричал, разыграл сумасшедшего, выпрыгнул из окошка – лишь бы избегнуть того, что случилось потом! Увы, казалось, что Провидение сделало все, чтобы я бросился с головой в штормовое море событий. Я был почти разорен, все мои журналы закрыты, пьесы мои сняты с подмостков, те немногочисленные кредиторы, которые еще давали в долг мне, фланировали вокруг дома, где я жил, словно стая злобных щук в ожидании жирного карася. Фортуна уже занесла ногу, чтобы дать мне хорошего пинка, дабы я кубарем вылетел из столицы. В предчувствии этого пинка я как бы оцепенел, лежа на кровати, но присланный Афанасий, выйдя в коридор, крикнул прислугу и дал ей приказ собирать мои вещи, что было исполнено чрезвычайно быстро, поскольку вещей, не снесенных пока в ломбард, у меня было совсем немного: пара платья, три пары чулок и еще кое-что из белья. Выходя из дома, я накинул толстый плащ и снял с вешалки чью-то шляпу – уверяю, только по рассеянности…

Петербург. 1794 г.

– Это что? – спросил Крылов, внезапно остановившись.

Слуга, несший за ним узел, чуть не налетел на широкую спину драматурга и издателя.

– Как что? – удивился Афанасий. – Экипаж!

– Это? – вскричал Крылов. – Бричка?

– А ты, барин, что, ожидал карету шестериком? С гербами и гайдуками на запятках, что ли?

Афанасий схватил слугу за рукав и потащил его к бричке:

– Ну, давай, вот сюда клади.

Крылов беспомощно взирал на то, как слуга пристроил большой узел к запяткам, накрыл его кожаным кожухом и прочно прихватил ремнями.

Бричка! Да еще и запряжена в нее была пара невзрачных лошадей, в глазах которых читалась безнадежность.

– А клячи эти, – спросил он у кучера, – не из похоронных дрожек ли?

Афанасий влез на облучок и натянул свою мохнатую шапку.

– Ну, барин, полно стоять. Садись.

И в этот момент над Петропавловской крепостью поплыл белый дымок, а потом послышался и выстрел пушки.

Полдень. Крылов встрепенулся, вспомнив слова Афанасия про солдат. Выругавшись по матушке, он полез в бричку, которая заскрипела и слегка просела на его сторону. Сев, Иван Андреевич сердито засопел, оглядывая внутренности экипажа.