Экспедиция в рай - Иван Погонин Страница 8

Субинспектор принялся было собирать окурки, потом вздохнул и пошел на станцию – за понятыми.

* * *

В 8 утра следующего дня Тараканов стоял перед начальником свежий и бодрый как огурчик – ночь, проведенная дома, стоила недели отдыха. Зато Розенблюм выглядел так, как будто всю ночь разгружал вагоны. И несло от него, как из винной бочки. Начальник хотел спустить свою похмельную злость на субинспектора, но в это время в кабинет зашел Трофимец.

– Ну что, раскололи?

– Не признается, товарищ комиссар, как мы ни бились. Стоит на своем – нашел, и все!

– Значит, плохо бились! Работать не умеете!

– А я думаю, не он это, товарищ Розенблюм, – подал голос Тараканов.

– Что? Как это не он?

– Ну сами посудите: во-первых, баулы он никуда не прятал. Харламов мне вчера сказал, что они у него во дворе на веревках висели, сушились. А стал бы бандит, укравший девять миллионов, так себя подставлять? Зачем вообще человеку, у которого есть пара миллионов, подбирать баулы? Во-вторых, судя по всему, ограбление было задумано и спланировано умным человеком. А стал бы умный человек иметь дело с этим Мясоедовым, который всю свою жизнь ворует с железки и про которого и полиции было известно, и милиции? Ведь Харламов пошел к нему чуть ли не к первому. Зачем организатору гранда так рисковать? И зачем оставлять такого соучастника в живых? Он не пожалел того, кто ему вагон отпер, а уж этого бедолагу и подавно бы в расход пустил. И вообще, на кой он им сдался? Похищенное увезли на лошади, следовательно, у преступников был соучастник из местных, но у Мясоедова лошади нет.

– Не он, говоришь. Хорошо, тогда кто?

– Пока не знаю.

– Ты не знаешь, Трофимец не знает. Зато я знаю. Рассуждения твои, Тараканов, гроша ломаного не стоят. Нет у тебя партийной подготовки. Ты плохо знаешь крестьянство. Плохо ты изучил характер мелкого собственника. Мужик куска гнилой веревки не выкинет. А тут – несколько аршин прекрасного брезента! У него рука не поднялась его выбросить. Привезли бандиты деньги в его дом, переложили в другую упаковку, может быть, даже приказали ему баулы сжечь, а он пожалел. И то, что он полиции личность известная, тоже во внимание принимать нельзя. Бандиты считают, что полиции он известен, а милиции – нет. И правильно, в общем-то считают. Если бы советская власть не доверила бы Харламову служить в милиции, знали бы мы про Слободку? Вот ты тоже из бывших полицейских, знал ты про Мясоедова?

– Нет.

– Вот! А откуда об этом мог знать товарищ Трофимец? Знал ты про Мясоедова, Трофимец?

– Я только три месяца как по милиции служу, а до этого слесарил у Сан-Галли ^[4].

– Вот и я про то. Откуда питерскому пролетарию знать про здешнего Мясоедова? На это-то бандиты и надеялись. Ну а то, что у него лошади нет – значит, был еще один местный, с лошадью, может быть, из той же Слободки. И какой из всего мною сказанного мы можем сделать вывод? А вывод очень простой. Собираемся и дуем в Москву. Здесь нам пока делать нечего. Мясоедова берем с собой и показываем нашим московским специалистам. Они его быстро разговорят! Трофимец продолжает заниматься розыском на месте. Вопросы?

Арестованного пришлось, в нарушение всех инструкций, везти в багажном вагоне – лицо Мясоедова представляло собой один сплошной кровоточащий синяк. Пристроившись на жестком стуле напротив задержанного, Тараканов отвернулся к окну и стал смотреть на купола церквей убегавшего от него родного города.