Жиган - Евгений Сухов Страница 8

Судебное разбирательство по «Нечаевскому делу» началось 1 июля 1871 года.

Проходило оно в Петербургской Судебной палате целых две недели. Отчеты о заседании едва ли не каждый день печатал «Правительственный вестник», которые затем перепечатывали центральные и местные российские газеты. Дважды в «Вестнике» прозвучала фамилия Петрова, коего участники его похищения и налета на Московское губернское жандармское управление называли между собой «Инженером». С тех пор эта кличка прилепилась к Аркадию Степановичу на всю жизнь, и часто совершенно механически он и сам называл себя так.

Из восьмидесяти семи человек, привлеченных к судебному разбирательству, участники и соучастники убийств были осуждены на различные сроки каторги, многие получили немалые тюремные сроки и ссылку в Сибирь административным порядком, около двух десятков человек были вчистую оправданы. Аркаша в их число не попал: похоже, генерал Слезкин сделал все, чтобы Петрову вскрытие сейфа в его управлении не сошло с рук. Хотя соучастие его в убийстве двух жандармских чинов и вскрытие сейфа с секретными документами было классифицировано как «не вменяемое в вину ввиду принуждения от превосходящей непреодолимой силы». Так что Аркаша получил по суду наказание только за недоносительство: полтора года пребывания в арестантском отделении. Это была самая низкая (пятая) степень наказания, и в этом, похоже, тетушкины обивания порогов присутственных мест и дача взяток определенным лицам принесли свои плоды…

Однако полтора года в арестантском отделении – тоже не сахар. Жили арестанты, все триста человек, в двухэтажном здании Хамовнических казарм. Железной армейской дисциплины и наказания розгами за малые и большие провинности, что было явлением частым в арестантских ротах, не существовало уже более года. И на общегородских работах, то бишь мощении дорог, рытье каналов, строительстве домов, мостов, заборов и прочего, заключенные арестантских отделений уже не использовались. Однако на территории арестантского отделения в первом этаже здания, где помещались арестантские казармы, имелось несколько мастерских, где арестанты выполняли заказы казенных и частных учреждений. Получали они треть от заработанного, на что можно было прикупить еды, одежду или копить, с тем чтобы получить всю сумму по окончании срока. Имелись пошивочная, сапожная, столярная, слесарная, кузнечная и бондарная мастерские. Арестантам можно было выбирать, где трудиться, и Аркаша, естественно, выбрал слесарную мастерскую.

Он шабровал и шлифовал, сверлил и нарезал резьбу, клепал и паял. А поскольку он умел читать чертежи, то ему иногда поручалось изготовить нужную деталь по точным размерам, и он изготавливал ее тютелька в тютельку.

Однажды ему принесли для починки замок от несгораемой кассы со сложными сувальдами разной толщины и конфигурации, который пытались вскрыть отмычками и попросту сломали, а вскрыть не получилось. Это был замок марки «Protector» известной немецкой фирмы «Теодор Кромер», о котором было заявлено, что открыть его неродным ключом решительно невозможно. Аркаша замок починил, но собирать его и сдавать работу не торопился. Он изготовил две разные проволочные отмычки и четырехугольный толкатель, коими попытался открыть этот самый «Protector», глядя на его механизм. Несколько раз ему пришлось дорабатывать отмычки, поскольку одной он высвобождал штифт от двух первых сувальд, а второй – от вторых двух. Имелась еще пятая пластина-сувальда, неподвижная, а при открытии замка надлежало зацепить уже сам штифт, а не пластину-сувальду. Поэтому пришлось изготовить для последней операции третью отмычку с концом, загнутым в форме петли.

Через сорок минут попеременного действия сначала одной отмычкой, потом второй, а затем третьей, держа при этом ригель в постоянном напряжении на открытие, замок вскрылся.

«Вот вам и «невозможно вскрыть сей замок неродным ключом», – подумал Аркаша, сдавая работу.

Кормили в арестантском отделении довольно сносно: два с половиной фунта хлеба в день, в мясные дни – по воскресеньям, вторникам и четвергам – давали в обед полфунта говядины в борще или похлебке, на ужин обычно была каша с подсолнечным маслом или салом.

Пару раз Аркаша попадал в карцер. За драку. В арестантском отделении существовать было непросто: здесь были свои «короли» и «валеты», свои «лохи» и «бакланы», которых дурачили, запугивали и заставляли делать то, что нужно было фартовым.

Аркашу тоже хотели было записать в лохи-прислужники, но сделать из него трясогузку ^[1] не вышло: одного припотела ^[2] он так неудачно ударил, что свернул ему челюсть. После чего и загремел в карцер.

Второй раз Аркаша попал в каменный мешок с железной дверью и откидными нарами за то, что принимал участие в коллективной драке бабанов ^[3] против фартовых. Попади он в карцер третий раз – накинули бы к его сроку еще полгодика, как пить дать. А так по истечении полуторагодичного срока Петров в посконных штанах и рубахе, полуваленках, зипуне и крестьянском малахае, с восемьюдесятью шестью рублями в кармане вышел в последней декаде января из Хамовнических казарм свободным гражданином. Хотя и поднадзорным, без права выезда из Москвы в течение четырех лет. Впрочем, никуда выезжать Аркаша и не собирался…

Он еще никогда не видел тетушку такой улыбчивой, душевной и доброжелательной к нему. До этого она была с Аркашей строга, добрых слов говорила мало, если вообще их говорила, и вела себя так, словно с трудом терпит его присутствие дома. А теперь все свое неизрасходованное материнское чувство она обратила на него.

Работников, похоже, она давно рассчитала и свернула деятельность мастерской, а все крупное оборудование продала. Жила она скромно, если не сказать бедно, а из сбережений у нее остались одни лишь сережки с камушками, что по-прежнему лежали в шкатулке, некогда вскрытой Аркашей, когда он готовился выиграть глупое студенческое пари.

Тетушка прожила еще год. Опекая Аркашу и окружая его любовью, которую, как она теперь считала, ему недодала. И умерла весной семьдесят четвертого года, тихо, во сне. Как умирают люди, полностью исполнившие свою миссию на сей бренной земле.

Полтора года, проведенные в арестантском отделении, научили Аркашу многому: выживать в тяжких условиях, мало кого и чего-либо бояться, никому не верить на слово и полагаться только на самого себя.

Горбатиться на фабрике или заводе от зари до зари за жалованье он не хотел. И считал разумным и самым правильным использовать для жизни, желательно не голодной, свои технические навыки, в частности, умение вскрывать замки.

Первым его самостоятельным делом, сработанным в одиночку, было вскрытие несгораемой кассы в ссудной лавке на Мясницкой. Уже первый улов оказался довольно весомым: восемьсот рублей кредитными билетами и оставленные в залог вещи: пять золотых часов, один серебряный портсигар, несколько золотых перстней и жемчужное ожерелье. Аркаша поступил грамотно и разумно: не понес все это в ссудную лавку, дабы заложить безвозвратно, а припрятал в тайничок до лучших времен. Сообразил, что полицианты будут искать похищенные вещицы и, обнаружив их в ссудной лавке или у кого-либо на руках, без труда могут выйти на него.