Записка Анке - Николай Шпанов Страница 8

Только Зуль и Билькинс предусмотрели это обстоятельство и надели темные очки. Большинство же людей, как слепые котята, полезли обратно в лодку.

Зуль огляделся и широко раскинул руки:

— Вы только взгляните, капитан, какой простор… Где, где, скажите, можно видеть что–нибудь подобное? Покой природы. Не покой, созданный плотными шторами и наглухо закрытыми дверями, а подлинный, абсолютный, единственно настоящий отдых неподвижной природы. Только слепцы да те, кто никогда этого не видел, могут думать, что в странах тропиков, в благословенной Италии, в пресловутом Средиземном море следует искать краски природы. Каждый сапожник, не страдающий дальтонизмом, передаст вам на полотне небо Адриатики, пальмы Алжира, а вот покажите–ка мне такого артиста, который сумел бы не только передать кистью, а хотя бы для самого себя как художник проанализировать гамму красок, взлетающих в воздух с этих мертвых полей. Таких еще нет. Попадая сюда, художники слепнут. Они в бессилии опускают кисти и смотрят на палитру, как на пустую доску — на ней нет красок, из которых человеческий глаз мог бы составить цвет, нужный для изображения хотя бы вот этого края поля.

Билькинс улыбнулся.

— Я, доцент, сам поклонник этих просторов, но вы уж слишком высокого мнения об их художественных достоинствах.

— Вы говорите, слишком высокого, капитан?.. Хорошо, скажите мне — какого цвета вон то ребро льдины, что смотрит из–под снега у ближайшего троса?.. Вот видите, вы уже и потерялись. Я вас понимаю. Вы просто не можете подыскать нужного определения. Не смущайтесь, вы не один теряетесь. Я чаще и дольше видел эти краски и все- таки, если вы меня спросите, как я их определяю, я должен буду сделать это очень приблизительно и, вероятно, даже ошибусь. Если я скажу вам — аквамарин, вы вправе возразить, что краска этого льда куда глубже и полнее любого аквамарина; разве аквамарин, самый совершенный и прозрачный, может дать такую кристальную чистоту неба, как этот осколок льда? Изумруд? — Нет, об этом не стоит говорить. Наконец, бирюза — чистейшей воды бирюза? Как далеко ей в своем совершенстве до этой льдины. Где, в какой царственной бирюзе вы найдете такое бесподобное смешение зеленого и голубого? Попробуйте–ка сказать, где здесь кончается голубизна и начинается зелень? Ну, вот видите, а вы говорите, я преувеличиваю. Какой самоцвет, какой алмаз способен источать такую бездну сверкания?!

— Пожалуй, вы правы, доцент. Но мне никогда не приходилось задумываться над такими вещами — как–то некогда было. Вместе с Кингом и Йельсоном мне пришлось побывать над этими местами, но тогда никто из нас не задавался такими мыслями, и, признаться, всем нам эти льды казались только страшными.

— Это происходит, капитан, из–за того, что вы не любитель севера…

— Нет, доцент, я его люблю.

— Вы любите его, как покоритель любит покоренную страну. Вы любите воевать с северными льдинами, но вам по существу все равно, северные это льды или южные, — вас интересует, в лучшем случае, только процесс состязания с ними: кто кого? В худшем — вы стремитесь к той славе, которую неизбежно дает победа над таким противником, как полярный лед. Поэтому вы знаете лед, снег, холод, пургу, медведя — вообще все, что входит в понятие «полярная область» — только как препятствие, только как барьер, через который надо перескочить, не зацепившись ногами, чтобы не сломать себе шею. А вот если бы вы знали, как любят север у нас в Норвегии! Для нас он не пугало, а родной отец. Этакий огромный суровый старик, любящий пошуметь, крепко помять нам бока. При попытке ласкаться он больно колет жесткой седой бородищей. Но нигде сын севера не может отдохнуть так сладко, как на просторной белой груди своего великана отца. Норд, Нор- ге, Норвей — ведь это все почти одно и то же, почти синонимы. Норвежец — родной сын севера. Он не боится его, не намерен с ним воевать, он хочет его близости и покровительства. Он любит его и за то получает от севера то, чего хмурый старик не дает больше никому — железное здоровье и непоколебимый покой души. Умение довольствоваться самым малым и любить только скалы и лед. Вы вот улыбаетесь? А смотрите — взять хотя бы вас, американцев. Стоит в кармане янки завестись лишнему доллару, и его уже тянет куда–нибудь в Италию. А прославленные британцы, какая нация дает еще такое число бродяг, неспособных довольствоваться пределами своего отечества? И рядом с этим разве вам приходилось видеть в какой- нибудь Ницце или в Неаполе норвежцев? Как редкое исключение. Мы не любим чужих стран. Мы чувствуем себя хорошо только в Норвегии и в полярных странах, составляющих коренные владения нашего родного отца Норда.

— Однако, как мне кажется, доцент, вы не всегда путешествуете по северу только для того, чтобы любоваться его красотами. Приятность отдыха на широкой груди вашего сердитого отца вы не прочь соединить с некоторыми полезными результатами!

— Что делать, капитан, такова жизнь… И все–таки я люблю север чисто платонически… Однако мы, кажется, несколько отвлеклись, давайте–ка займемся наблюдениями. Вон и Кроппс тащит секстанты.

— И то правда. Пока вы будете здесь делать наблюдения, я пройду и узнаю, чем кончился осмотр носового зонда и как велико его повреждение.