Надрез - Марк Раабе Страница 8

Положив в сумку кожаную куртку, несколько пар джинсов и свитеров, Лиз ушла из дома. Она нашла работу, поступила в университет на факультет журналистики и записалась волонтером в Академию журналистики фон Браунсфельда. Университет Лиз закончила с отличием.

По этому поводу она услышала от отца то же, что и всегда. Ничего. Как выяснилось, с его точки зрения, журналисты были представителями едва ли не наименее престижной профессии.

Пару лет спустя на корпоративе в редакции Лиз разговорилась со своим тогдашним начальником и упомянула отца.

– Ничего себе! – рассмеялся шеф. – Собственно говоря, ты пошла по его стопам. Прокурор и журналист, по сути, занимаются одним и тем же, только на разных уровнях. Похоже, ты унаследовала его талант следователя и упрямство, необходимое, чтобы прижать плохих парней.

Лиз стояла как громом пораженная.

Когда три года назад ее ленту номинировали на премию Адольфа Гримме ^[4] в категории «Лучший документальный фильм», но премию в итоге получила другая картина, внезапно объявилась мать.

– Ну что, Элизабет? – едко осведомилась она. – Оно того стоило?

Лиз до сих пор жалеет о том, что не получила ту премию. Тогда бы мать не позвонила.

Вздохнув, Лиз раздумывает, с кем бы поговорить, чтобы выяснить подоплеку непонятного разговора Буга. Обычно ей сразу приходило на ум множество имен, словно она была ходячей записной книжкой, но на этот раз в голове царило странное запустение.

«У меня что, маразм беременной? Уже?»

– Ох, да какая разница, – бормочет себе под нос Лиз. – Пора домой.

Ее наручные часы показывают, что сейчас 23: 25. Лиз иначе представляла себе этот вечер. И – какое гадство! – Габриэль обещал ей, что все будет иначе.

Лиз чувствует, что злится из-за отсутствия Габриэля – и сам этот факт еще больше выводит ее из себя. Совсем недавно в такой ситуации она бы просто пожала плечами и с головой ушла в работу.

Лиз проходит мимо такси и заходит на станцию метро. Она ненавидит общаться с таксистами, вечно пытающимися завязать с ней разговор. Уж лучше анонимность наземки, когда можно просто молча смотреть в окно на ночной город или украдкой наблюдать за другими пассажирами, словно издалека. Лиз любит ездить ночью в метро – это время, когда она может насладиться тишиной.

На станции «Александерплатц» она переходит на восьмую линию и едет в сторону Виттенау подземкой, а на станции «Гезундбруннен» опять пересаживается в наземку, линия 41. Ее охватывает усталость, и Лиз опускается на пластмассовое сиденье.

«Осторожно, двери закрываются», – доносится из динамиков.

Над дверью вспыхивают красные лампочки, и электричка рывком трогается с места.

Лиз рассеянно обводит взглядом почти пустой вагон. Через ряд сидений от нее, у противоположной стены вагона, о чем-то перешептываются два молодчика в грязных джинсах. Время от времени они поглядывают на Лиз. Они сели в эту электричку на той же станции, что и она. На лице одного из парней багровеют прыщи – как вишенки на пироге.

На станции «Шенхаузер Аллее» в вагон заходит молодая мамаша с вопящим малышом на руках. Прыщавый недовольно морщится. Электричка опять приходит в движение, и девушка шлепается на сиденье рядом с Лиз. Младенец ревет все громче, и девушка принимается лихорадочно искать что-то в сумочке.

– Заткни своему выродку пасть, достал уже, – шипит прыщавый.

Девушка пригибается, затем украдкой приподнимает футболку и прижимает младенца к груди.

Лиз сочувственно косится на девушку, но в то же время ее начинает подташнивать, словно она выпила слишком крепкий кофе. Эти два типа омерзительны.

Лицо девушки искажает гримаса боли – ребенок прикусывает ей сосок. Парни взирают на происходящее с отвращением.

– Чувак, я бы тоже разревелся, если бы мне такие обвислые сиськи подсовывали, – ворчит один из парней, вытирая сопливый нос рукавом.

Прыщавый ухмыляется в ответ.

Лиз смотрит на девушку, потом на парней. Ей хочется встать и высказать этим нахалам все, что она думает. Сердце бьется все чаще, внутренний голос шепчет, что не стоит лезть на рожон.

Скрежещут колеса, и электричка останавливается на станции «Пренцлауэр Аллее». Прыщавый подается вперед и шипит:

– А ну вали отсюда! Тащи свою тощую задницу к двери.

Лиз больше не может сдерживаться. Ее глаза мечут молнии.

– Может, ты бы свалил, а? – Она понимает, что ее голосу недостает решительности. Тошнота усиливается. – Или другой вариант – ты мог бы заткнуться и оставить ее в покое.

Прыщавый удивленно смотрит на нее. Ему едва исполнилось двадцать, от него несет алкоголем. Его приятель отворачивается и вглядывается в свое отражение в окне, за которым проносится ночной город.

– Ну знаешь… – растягивая слова, произносит прыщавый. – По-моему, это не тебе решать, сучечка. Но если ты ве-ежливенько меня попросишь, я, может быть, и разрешу этой шлюшке ехать дальше.

Его взгляд скользит по груди Лиз и натыкается на татуировку черепа. Губы сопливого растягиваются в дебильной улыбке. В левой руке он держит открытую бутылку шнапса, завернутую в коричневый бумажный пакет.

– Если вы, придурки, будете тут кого-нибудь доставать, я устрою такой спектакль, что мало не покажется. – Лиз указывает на маленькую камеру наблюдения, встроенную в бежевый лакированный потолок вагона. – И мне вот просто интересно, что же будет дальше. Могу поспорить, хлопот с полицией у вас и так уже хватает. Может, вы уже сидели по малолетке, а? Или отделались общественными работами, парни?

Ухмылка сползает с лица прыщавого. Он открывает рот, собираясь что-то сказать, но приятель толкает его локтем в бок, и парень решает промолчать.

«Приятное чувство, – думает Лиз. – Просто отличное». Вот только колени у нее до сих пор дрожат. Она ловит благодарный взгляд девушки и улыбается. Младенец жадно сосет молоко, зато уже не кричит.

Лиз невольно опускает ладонь на уже чуть округлившийся живот, гладя пальцами ткань осеннего плаща. Невзирая на все опасения, на душе у нее становится тепло. Узнав о беременности, Лиз точно упала в глубокие темные воды. Но теперь все хорошо, и ей, напротив, кажется, что все эти годы она провела где-то в глубине, под толщей вод, и только сейчас поднимается на поверхность, готовая вдохнуть чистый воздух.

Она выходит на станции «Ландсбергер Аллее», неподалеку от парка Фридрихсхайн. Оба парня следуют за ней. «Черт!» Она ускоряет шаг и сворачивает на Котениусштрассе. Шум за ее спиной затихает – похоже, парни отстали и пошли своей дорогой, куда бы она ни вела. И все-таки Лиз почти бежит, пока не добирается до двери своего дома.

Она не замечает большой зеленый грузовик с тонированными стеклами, стоящий на противоположной стороне улицы. Не видит она и человека за рулем этого грузовика. Человека, провожающего ее взглядом. И пускай она не знает этого мужчину, наверное, ей стоило бы только заглянуть в его глаза, чтобы в ближайшие минуты повести себя совсем иначе. По ее телу прошла бы волна дрожи – так всегда бывает при выбросе адреналина. И все инстинкты подсказали бы ей: «Оставайся дома. Запри дверь. Обратись к кому-нибудь за помощью!»