Разбитое сердце королевы Марго - Екатерина Лесина Страница 8

Ольга вновь встала.

– Кофе будете? Я только его и могу… хоть как-то держит. Наверное, надо обратиться к специалисту, пусть выпишет таблетки… это такое искушение, словами не передать. Выпить таблетку и стать счастливым.

– Давайте я вам лучше чаю заварю. – Далматов взялся за саквояж. – Счастья не обещаю, но поспите нормально. Вы ведь давно нормально не спали?

Она не стала возражать.

– Человек, долгое время лишенный сна, теряет и способность мыслить здраво. Не говоря уже об адекватной оценке реальности. Вы как врач должны понимать это.

– Я гастроэнтеролог.

– Думаете, гастроэнтерологи устроены иначе, чем обыкновенные люди?

Не ответила. Она молча следила за его манипуляциями, и Далматов не мог отрешиться от ощущения, что эта женщина просто-напросто его не видит.

– Значит, вы все-таки согласились на встречу?

Он смешивал травы в фарфоровом заварочном чайнике.

Чабрец. И мята. Мята резкая, хорошо маскирует неприятные запахи… а ромашка перебьет горечь.

– Согласилась… я никогда не умела ему отказать. Он… пришел… знаете, я почему-то ждала, что он будет просить прощения. Или попросится… наверное, все бывшие жены втайне мечтают, что муж раскается и вернется… но он… он выглядел неплохо. Моложавый… молодящийся… некоторые молодящиеся мужчины смотрятся жалко, но не Олег. Я себя рядом с ним ощутила старой.

Чайник закипел.

И не дело это – травы кипятком заливать, да только возиться по правилам нет ни желания, ни времени. Сойдет и так, главное, добавку правильно рассчитать.

– Он сказал, что хорошо выгляжу… вежливая ложь. А потом… потом, что сходит с ума.

Заломленные руки.

И взгляд растерянный.

– Держите. – Далматов протянул чашку. Три капли прозрачного раствора, горького с неприятным запахом, но она не почувствует. – Погодите. Чай горячий.

– Да, конечно…

– Что именно он вам сказал?

– Ему… ему казалось, что в доме есть призрак… он видел его…

– Какой призрак?

Ольга покачала головой.

– Он… он слышал голос, сказал, что явно женский… и звуки… будто бы шаги, вздохи… он решил, что это галлюцинации… у него отец покончил с жизнью. Пил много, допился до горячки. И Олег очень боялся, что тоже… алкоголизм по наследству не передается, но… некоторые страхи иррациональны.

– А вы?

– Я? – Она понюхала пар и скривилась: – Что вы туда добавили?

– Какая разница, главное, что вы выспитесь.

Ольга кивнула: кажется, ей и вправду было все равно. И добавь Далматов яду, она выпьет его, не поморщившись. И быть может, даже будет счастлива, что умерла.

– Я… разозлилась? Обиделась? Не знаю… все сразу, наверное. Получилось ведь… он бросил меня ради этой твари… он оскорблял, угрожал… и на суде было много всякого, о чем и вспоминать не хочется… а теперь вот… ему нужен был кто-то, с кем он мог бы поделиться страхами.

– И он вспомнил о вас.

– Именно. Ему почему-то казалось, что я выслушаю, как раньше… придумаю что-нибудь, чтобы эти страхи развеять. Мы выпьем чаю… или кофе, поговорим, как цивилизованные люди… посмеемся. А у меня точно горло перехватило. Я только и думала, что он поговорит со мной, успокоится и пойдет к ней… ее он волновать не хотел.

Хриплый смешок, судорожный.

– И я ему сказала, что… что если что-то мерещится, то ему надо к другому врачу обратиться. К психиатру… зло сказала, а он удивился. Как это так… я ведь всегда была рядом, слушала, помогала… да, он ушел к другой женщине, но это не повод отказывать ему в такой малости… мы не разругались. Я поняла, что просто не выдержу еще одной ссоры. Встала и ушла. А он… он остался.

Она попробовала чай и пожаловалась:

– Горький.

– Это ведь не все?

Ольга покачала головой:

– За два дня до смерти Олег позвонил. Голос у него был такой… странный… он просил прощения. За все. Сказал, что был не прав, что… что он меня все еще любит, но вернуться не имеет права… он все повторял, что призрак придет за ним… а я… я ведь ждала, чтобы он сказал… про ошибку, и про то, что любит… а тут услышала и… и ничего не ответила. Надо было сказать… он ведь не дома умер.

– А где?

– В гостинице. У нас есть неплохая гостиница. Олег снял номер. Как она уехала, так и снял, не мог находиться дома… это он мне по телефону… если бы я приехала… если бы переступила через свою гордость.

– Чай пейте.

Далматов мог бы сказать, что вряд ли многое изменилось бы, разве что мертвецов было бы двое. Она послушно отхлебнула из чашки.

– Я… я вдруг поверила, что он вернется… многие ведь возвращаются… это только иллюзия, будто любовница лучше… на самом деле старая жена знает твои привычки, а ты – ее… и вообще вы, двое, сжились, притерлись друг к другу, понимаете без слов.

Она повернула чашку рисунком к себе.

– Олег привез. С конференции… Брюссель… я хотела поехать, но с ангиной свалилась. Он же привез, нашел в одном магазинчике и вот… решил, что мне будет приятно. Он всегда привозил маленькие сувениры, даже когда в соседний городок отправлялся. Говорил, что печаль расставания надо стирать радостью новой встречи. Ему помощь нужна была… по-настоящему нужна… а я… во мне вдруг гордость взыграла… почему это я должна прощать сразу? Я ведь собственную жизнь почти выстроила наново… и теперь опять. Я ответила ему, что… что он сам во всем виноват. Хотелось, чтобы перезвонил, перезванивал раз за разом, умолял… не чтобы его унизить, а… а простить нелегко… и я уже простила, но признаться в этом самой себе? Увольте…

Ольга вздохнула:

– Сколько раз я себя кляла, что не бросила все, не сорвалась к нему… не забрала из той гостиницы… дома ему стало бы легче. Да и «Скорую» вызвала бы… или… ведь я все-таки врач, знаю, что такое предынфарктное состояние. Я бы сумела… предотвратила…

– Вряд ли, – спокойно ответил Далматов, и она вздрогнула, едва не выпустила чашку из рук.

– Я бы…

– Вы бы ничего не сделали. – Он поднялся. – Если вещь хочет убить, она убьет.

– Вы это… серьезно?

– Вполне. Я понимаю, что ваше рациональное мышление не позволяет верить в…

– Чертовщину?

– Именно. В чертовщину, но мой жизненный опыт говорит мне, что некоторые вещи обладают весьма скверным характером. В лучшем случае они приносят хозяевам мелкие неприятности, в худшем… в одном симпатичном английском трактире имеется кресло, которое, если верить хозяевам, принадлежало Томасу Басби. Его повесили в начале восемнадцатого века. Но перед казнью он успел проклясть кресло.

– Все, кто присядет, умрут? – поинтересовалась Ольга с кривоватой улыбкой.