Я жулика люблю - Светлана Денисова Страница 8

Ответа не было. Может, сосед Вадима, бывший, по его словам, жутким бабником, ушел «на промысел»? Я приложила к двери ухо и прислушалась. Ни звука.

Что же мне делать? Идти в таком виде к администратору, будить его и просить запасные ключи? Да ни за что на свете!

Я вышла из здания, обогнула его и посмотрела вверх. Так, вон его окно, угловое. К счастью, по летнему времени оно было открыто, а сбоку на стене чернела решетка пожарной лестницы.

Чувствуя себя киношной авантюристкой, я полезла наверх и через несколько минут, уцепившись за подоконник, осторожно заглянула в комнату.

На одной кровати девственно белело покрывало, а на другой лежало толстое темное тело и, по-видимому, сладко спало, посапывая носом. Я влезла в комнату, подошла к кровати и потрясла спящего за плечо. Он зачмокал, заворочался, но просыпаться не собирался. Я тряхнула его еще раз, уже посильнее. Он раскрыл сонные глаза и, видимо, обознавшись, радостно спросил:

— Вадька? Ты че, пьяный, что ли? А с той бабой у тебя обломилось?

— В некотором роде, — ответила я.

— Ой, кто это? — испугался сосед.

— Да вот, та самая баба.

— Очень приятно… А Вадька где?

— В кустах сидит.

— В каких еще кустах?

— У нас лодка опрокинулась. — И я быстро изложила суть дела, не вдаваясь в подробности. Не касается этого толстяка, обломилось там у Вадима со мной или не обломилось.

— Это ж надо же! — Сосед, лысоватый коротышка лет пятидесяти, колобком выкатился из кровати и поддернул широченные семейные трусы в цветочек. — Погодите, сейчас соберем ему одежку. Что, и ботинки утопли?

— И ботинки, — вздохнула я, вспоминая свои любимые босоножки. — «Теперь они, родимые, лежат на самом дне», как в песне поется. Я пока схожу к себе, переоденусь.

— Я с вами пойду. В смысле, за Вадькой.

— Это совершенно необязательно, — запротестовала я. Не хватало еще мне с «жутким бабником» ночью по лесу шастать.

— Нет, нет, пойду. Негоже девушке одной в такое время разгуливать!

Тише мыши я прокралась к себе. Моя соседка, к счастью, не проснулась. Не зажигая света, я затолкала вещи Вадима в пакет и сунула его под кровать, кое-как вытерлась полотенцем, надела джинсы и свитер. От облеплявшей тело мокрой одежды я замерзла так, что зубы клацали.

Сосед Вадима уже поджидал меня в коридоре. Мы быстро вышли из корпуса и трусцой побежали спасать моего кавалера. Он там, конечно, совсем уже извелся, бедолага.

Не знаю, был ли сосед Вадима таким уж бабником. Проверить это мне не удалось, потому что от взятого мною темпа он мог только сопеть и охать.

Часам к трем ночи, слава богу, все было позади. Правда, нашли мы Вадима не сразу, потому что от сидения в голом виде в кустах он потерял голос и не мог отзываться на наши крики. К тому же он совершенно озверел от укусов бесчисленных комаров, которые, по его словам, тоже совершенно озверели. Мы его одели, успокоили и все вместе отправились «до дому», по выражению соседа-бабника.

На пороге корпуса Вадим, которого шатало от усталости, нашел в себе силы поцеловать мне руку и просипеть:

— Благодарю за прекрасный вечер!

* * *

Доехала я быстро. «Дом на набережной» возвышался над окрестным пейзажем незыблемой скалой. Правда, раньше его окна выходили на бассейн «Москва», а сейчас передо мной золотились купола восстановленного, вернее, построенного заново, храма Христа Спасителя.

Макар Захарович совершенно не изменился за тот десяток лет, что мы не виделись после смерти моего деда. Все тот же облик нестареющего русского Джеймса Бонда: ни грамма лишнего веса, все еще густая, хоть и поседевшая шевелюра, проницательные синие глаза и обаятельная улыбка. Когда-то они с моим дедом работали в КГБ, потом в МИДе, а самым последним их известным мне занятием было обеспечение безопасности СЭВа и экономическая контрразведка.

— Не мельтеши, — сказал он в ответ на мои извинения, что я столько лет не звонила, расспросы о здоровье и прочее. — Ишь как выросла да какой красавицей стала! Ну, что там у тебя стряслось? Да ты проходи, проходи в комнату.

Войдя в комнату, Макар Захарович совершенно машинально, видимо, по приобретенной еще в молодости привычке, снял трубку с телефонного аппарата и накрыл его подушкой. Я молча взирала на эти устрашающие меры предосторожности. Сама бы я, конечно, до этого не додумалась. Он обернулся ко мне:

— Ну-с?

Я попыталась привести в порядок свои мысли. Очевидно, это усилие отразилось на моем лице, потому что Макар Захарович вдруг крякнул, подошел к старинному буфету и, позвенев чем-то, вернулся с двумя рюмками коньяку.

— А ну-ка, прими лекарство! — велел он. — И я приму, пока моя секьюрити на кухне возится, — и он лукаво подмигнул мне.

— Утро ведь, — промямлила я. — А вам, наверное, врачи запрещают…

— Они мне уже жить запрещают. Все-таки семьдесят шесть лет. А я их все обманываю да обманываю. Ну, твое здоровье!

Я перевела дух и опрокинула в рот содержимое рюмки. По телу разлилось приятное тепло, в голове сразу прояснилось.

— Запомни, лучшего лекарства от стрессов не существует, — наставительно сказал Макар Захарович. — Главное, не перебарщивать. Ладно, давай выкладывай, зачем тебе старый чекист понадобился?

Я поставила рюмку на стол.

— Тут, Макар Захарович, одно идиотское дело закрутилось…

Слушал меня старый чекист молча. Я вкратце изложила историю моего знакомства с Вадимом и перешла к описанию непонятных событий этой ночи. Особой выразительностью отличалась обрисовка жуткого развала в моей квартире.

Макар Захарович спросил:

— Ты в милицию обращалась?

— Нет… — замялась я.

— Почему? Ведь, судя по твоим словам, его кто-то разыскал, избил, видимо, и увел с собой. Да еще зачем-то устроил у тебя полный разгром. Ты мне про пансионат все рассказала?

— Почти.

— Ну, так договаривай.

— Я даже не знаю, связано ли это с тем, что случилось.

— Это уж я буду думать, связано или не связано. Выкладывай.

Пришлось выложить.

* * *

На следующий день после нашего приключения на водах я еле поднялась с постели около часа дня. Надо было потихоньку собираться. Вечером автобус должен был отвезти всю партию «двухнедельников» на железнодорожную станцию.

Завтрак я проспала, а до обеда оставался еще час. Чувствуя себя разбитой, сонной и вконец одуревшей, я решила освежиться купанием, а сборы начинать уже после обеда.

Сил моих хватило только на то, чтобы проплыть метров тридцать вдоль берега и улечься в воде на спину. Голова сразу остыла, я лениво шевелила руками и ногами и потихоньку просыпалась.