Законник - Семен Данилюк Страница 8

Приезжать в этот день в Академию Гулевский не планировал. Но с вечера ему позвонил Машевич и попросил о встрече – для конфиденциального, как выразился, разговора. В последние годы один из основоположников советской криминологии часто болел и резко сократил преподавательскую нагрузку. Отрабатывать за него учебные часы приходилось другим. Гулевский опасался, что щепетильный профессор надумал подать в отставку.

Кабинет начальника кафедры уголовной политики напоминал музей. Застеклённые шкафы были забиты дипломами, аттестатами, подарочными статуэтками, поздравительными адресами. На стенах развешены фотографии виднейших представителей кафедры, с датами рождения и смерти. Единственный, без траурной даты портрет профессора Машевича начала девяностых, висел точнехонько напротив двери.

Когда Гулевский вошел, в его кресле, под портретом, расположился грузный, одутловатый человек с крупной, морщинистой лысиной. Сдвинув на лоб круглые очки и близоруко щурясь, он вчитывался в брошенный на столе проект закона о полиции. Гулевский скользнул взглядом по моложавому лицу на портрете и сдержал невольный вздох: за прошедшее двадцатилетие Герман Эдуардович Машевич сильно сдал.

При виде хозяина кабинета Машевич обозначил движение подняться, но Гулевский сконфуженным жестом остановил его. Уселся на ближайший стул.

– Как здоровье уважаемого мэтра? – бодренько произнес он.

Машевич натянул очки на слезящиеся, выпученные глаза.

– По возрасту, – в голосе его за бесстрастной интонацией промелькнула знакомая ирония.

– Очень хорошо, что зашли. Надо подписать переаттестацию, – вроде только что припомнил Гулевский. – Арлетта уже напечатала. Осталась ваша подпись.

Он потянулся к звонку.

– Не будет переаттестации, – остановил Машевич. – Ухожу. Хватит за чужой счет числиться.

Этого Гулевский и боялся.

– Резун успел обработать?! – неприязненно бухнул он. Начальник Академии не раз намекал, что Машевича пора проводить на отдых.

– Н-нет, – отказался Машевич. Увидел, что невольной заминкой проговорился. – То есть не это главное. Зрело.

Умные, изуродованные базедовой болезнью глаза его уткнулись в Гулевского:

– Не хочу быть причастным.

Это был не первый их подобный разговор, и с каждым разом всё более расходились позиции. Нынешняя фраза прозвучала обвинением.

– Договаривайте, Герман Эдуардович, – потребовал Гулевский. Заметил, что старик колеблется. – Коль начали, давайте расставим, так сказать, точки! Юбилейное славословие, должно быть, покоробило?

– То пустое. Надеюсь, голова не закружится. Хотя в последние годы в твоих трудах появилась благостность. Впрочем, это вкусовое, – поспешил сгладить резкость Машевич. – Не о словах говорю, а вот чем наше слово отзовется? – он достал крупный носовой платок и отер пузырьки, проступающие на влажных старческих губах. – Ну, об этой профанации вовсе не говорю, – он брезгливо, двумя пальчиками оттолкнул от себя проект Закона о полиции. И всё-таки не удержался, высказался. – Да, потешный документ. Похоже, этот странный человечек искренне верит, что если милицию назвать полицией, всё переменится.

Герман Эдуардович озадаченно повел жирной шеей. Вернулся к главному.

– Но вот последнее, с чем столкнулся. Администрация Президента родила очередной проект закона о борьбе с коррупцией и передала на экспертизу в Институт государства и права. Создали межведомственную комиссию поавторитетней. В том числе включили вашего покорного слугу.

– Помню, конечно, – поторопил Гулевский.

– Проект ужасный. Будто двоечники делали. Да так и есть. Не поверишь, два дня правил грамматические ошибки. А по сути, если отбросить риторику, – направлен на защиту той самой коррупции, с которой призывает бороться. На десятке страниц перечисляются условия, при которых чиновники и их родичи имеют право принимать подношения. О декларировании доходов заявлено. А вот о главном – расходах, – чтоб объяснился, любезный, на какие шиши при зарплате в пару тысяч долларов купил особняк в Куршевеле, – тишок. И так по всему тексту. Проигнорированы даже международные конвенции, что государством ратифицированы. Так вот месяц каждый из нас, отложив ворох других дел, в муках, до драки текст отшлифовывали. Наконец обсосали до запятой и вернули заказчику. Через неделю узнаю: проект передан в Думу с примечанием, что прошел тщательную правовую экспертизу. Но горький опыт общения с нашей властью имею. Посему не поленился съездить в комитет ознакомиться, – любопытно все-таки, что из наших замечаний и в каком виде учли. И что ты думаешь?

– Самые важные предложения не включили.

– Не включили! О чем ты, Илья? Там лежал тот же первоначальный текст с теми же грамматическими ошибками. То есть все наработки десятка крупнейших специалистов из разных областей права выбросили в корзину, не дав себе труд хотя бы пролистать.

– Ленивых, амбициозных дураков при власти всегда в достатке.

– Да не в дураках беда, – Машевич рассердился, отчего на губах выступили пузырьки. Он смахнул их платочком. – Дураки исполняют, а заказывают – ушлые! И те как раз точно знают, чего хотят. Ты видел, чтоб они в другую сторону ошибались? Да вот хоть…

– Машевич дотянулся до увесистого «кирпича» – «Комментария к уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации»; перевернул первую страницу, с длинным перечнем громких фамилий, с примечанием внизу – «руководитель авторского коллектива заслуженный деятель науки, проф. И.В.Гулевский». – С 2002 года вступил в силу, – для чего-то пояснил Машевич. – И всю систему правосудия, что не десятилетиями даже, веками в России складывалась, вмиг порушил. К примеру, санкции на аресты да обыска вместо прокуроров стали давать судьи. Благое, вроде, дело? Мол, станем как Европа. А чем кончилось? Судейские направо и налево аресты подмахивают, как саблей машут. Потому что за последствия судья не отвечает и в доказательства виновности вчитываться не обязан.

– Но вы же знаете, как я против этого боролся! – Гулевский не сдержал раздражения. – В Думе выступал, Президенту писал. И комментарий к этому разделу давать категорически отказался. И не только к этому. Потому что изначально в кодекс закладывалась совсем другая идеология. А статью мою в «Государстве и праве», где я эту бездумную компиляцию громлю, разве не читали?