Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер Страница 8

На самом подлете к Москве, когда густую лиловую акварель горизонта уже размыло желтое электрическое зарево города, я задремал.

И во сне всплыло воспоминание – легко, неслышно, как теплый монгольфьер в этом вечернем сиреневом сумраке.

…Мы с Сашкой Серебровским прячемся за приоткрытой дверью учительской, где директор Марк Тимофеевич, которого мы для ясности называли Мрак Темнотеич, орет надсадным нутряным криком на шкодливо-смущенно раскаивающегося Кота Бойко:

– Ты – позор школы! Нет, нет, нет! Не выпустим мы из школы гражданина и патриота! Попомните все! Вырастет из тебя хулиган, фарцовщик, бандит!.. Убийца Кирова!..

Кот что-то забормотал по поводу Кирова – я не расслышал что именно, потому что его юродскую жалобно-заунывную слезницу заглушил душераздирающий вопль Мрака Темнотеича:

– Вон! Вон отсюда!.. Чтоб твоей ноги больше в школе не было!..

– Вот дурак! – досадливо вздохнул Сашка Серебровский и чуть шире приоткрыл дверь.

– Кто именно? – шепотом поинтересовался я на всякий случай.

– Похоже, оба. Наш – хуже…

Учителя бессловесной подтанцовкой суетились на заднем плане, образуя вокруг директора Мрака Темнотеича фон горькой педагогической скорби. Между тем Кот плачущим фальцетом возгласил:

– Как скажете! Раз моей ноге в школе нет места…

И совершенно неожиданно подпрыгнул без разбега, сделал сальто и пришел на руки, выжал стойку, косолапо повернулся на ладонях и пошел на руках к двери, помахивая воздетыми в зенит лядащими ногами, обутыми в шикарные белые кроссовки «адидас».

…У Кота, у одного во всей школе, были кроссовки «Адидас». Кот – пионер борьбы с монополией государства на внешнеэкономические связи – отловил туриста около гостиницы «Москва». Пьяный финн снял с ног «адидасы», а Кот ему отдал кеды, похожие на парусиновые галоши, шикарный значок с барельефом первопроходца космоса Юрия Гагарина, бутылку смертельного пойла «Солнцедар» и металлический целковый «лысик» – юбилейный рубль с Лениным, на глаза которого был надвинут вместо шапки огромный лоб, как у Г.А. Зюганова.

Сашка Серебровский, который и двадцать лет назад знал массу вещей, недоступных нам, уличным придуркам, сказал тогда, корчась от зависти:

– Нормальная бартерно-клиринговая сделка с высоким профицитом…

Вот так, грациозно помахивая в воздухе этим самым профицитом, украшенным черными прописными буковками «Adidas», нашей недостижимой мечтой, воплощенной немецким сапожником Ади Дасслером в недорогие удобные спортивные туфли, которые для нас были вовсе не тапки, а символ невероятно прекрасной, ошеломляюще роскошной заграничной жизни, наш друг Кот, хулиган и двоечник, шествовал на руках по пыльному паркету учительской к двери, где мы уже изготовились ловить его, страхуя на обратном перевороте.

А в учительской тишина была сказочная – будто их там цементом залили.

Сашка распахнул дверную створку, и Кот степенно вышел на руках в коридор. Я хотел подхватить его за мускулистые копыта, но он сдавленным голосом остановил:

– Отчепись! Вертикаль держу…

– И далеко ты так собрался? – невозмутимо, как всегда, поинтересовался Серебровский.

– Прочь из Москвы! Сюда я больше не ездок…

Он шел по коридору, за ним скорбно шествовали мы с Сашкой, а за нами бежала толпа школяров, визжа от восторга, улюлюкая и гогоча.

Когда Кот, осторожно переставляя на ступеньках ладони, стал спускаться по лестнице, Сашка спросил:

– Слушай, Котяра, а может, ты теперь всегда будешь ходить на грабках?

– Я подумаю, – пообещал Кот. – Писать неудобно – ширинку ногой не расстегнешь…

– Поможем, – заверил я и попросил: – Кот, а не можешь на пуантах? Слабо встать на пальцы?..

…Сейчас бы, наверное, девчонки сказали про Кота – «прикольный парень». А в те времена у слова «прикол» был совсем другой смысл – «иждивенец», «прихлебатель», «стололаз».

Вот это я могу точно сказать: никогда Кот Бойко не был приколом…

Проснулся, будто сбросил с себя сон, как душное, тяжелое одеяло.

Проспал посадку. Самолет уже причалил к терминалу.

На Смаглия надели наручники. Майор Котов отсек остальных пассажиров, и мы потянулись по длинной складчатой кишке в здание аэропорта.

Из аэровокзала доносился мелодичный телебенькающий перезвон радиоинформации и вкрадчивый женский голос, будто сообщающий по секрету:

– Рейс 252 прибыл из Парижа…

На стеклянном портале красовался огромный рекламный биллборд – сусально-клюквенный силуэт Москвы с кремлевскими башнями и церковными маковками, перечеркнутыми размашистыми словами цвета мяса: «This is another World» – это иной мир!

Ну полно! Так-таки совсем иной?

Навстречу нам ленивой развалочкой шагал красивый франтоватый подполковник, шутовски отбивающий земные поклоны:

– Какие люди! Как там у вас привечают – ю ар велком?

– Фомин! – обрадовался я. – Тысячу лет!

– Это деноминированными! – обнял меня Фомин. – А если нынешними – года два верных будет.

– Как жив?

– Сказка! Волшебный страшный сон – боюсь проснуться, – засмеялся Фомин. – Я, Серега, живу как Вий – поднимите мне веки…

– Живи, Фомин, как я, – не бойся. Я точно знаю: все возможные неприятности однажды произойдут. Чего заранее бояться?

– Все правильно, Серега! Я вот подумал, может быть, махнемся? Я – туда, ты – сюда. Ты ничего не боишься здесь, а я там, в Лионе, в Интерполе боюсь только уронить престиж Родины.

– Заметано! – легко согласился я. – Мне еще года полтора осталось пыхтеть, и ты меня сразу меняешь. Годится?

– А чего время зря терять? – озаботился Фомин. – Ты там поговори у себя – есть, мол, замечательный парень, прекрасно носит за начальством портфели, уживчивый, хороший аппетит, без вредных привычек, холостой…

– Как холостой? – остановил я его. – Ты что – с Галкой развелся?

– Ни слова о страшном… – прижал руку к губам Фомин.

К нам подошел майор-пограничник со стопкой паспортов в руках.

– Ваши документы готовы. Паспорт арестованного…

– Мне! – протянул руку Фомин. – Его паспорт будет у меня.

– Хорошо, – согласился я. – Я еду с вами или в министерство?

– Нет, – покачал головой Фомин. – Не с нами и не в МВД. Ты едешь с этими роскошными господами…