Клинок Минотавра - Екатерина Лесина Страница 8

К счастью?

Смешно думать о счастье, когда такое произошло… нет, Иван тогда не упился вусмерть, напротив, возникла у него безумная идея Машку найти и попросить прощения. Правда, Иван опять не чувствовал себя виноватым, потому как от рождения черствостью отличался, неспособностью понять движения тонкой Машкиной души. И он, отставив недопитый коньяк – а закусывал конфетами и вроде ничего так было – принялся обзванивать Машкиных подруг.

Врали. Говорили, что была… пила чай… и только-только уехала… в телефоне же батарея села… жалкие попытки прикрыть, но от чего?

Сами-то, небось, названивали…

Не дозвонились.

Машка не явилась и к утру, чего за нею прежде не водилось. Ссора ссорой – ругались, следовало признать, часто – а здравый смысл здравым смыслом. Вот куда она пошла? К родителям? Так они в другом городе обретаются, и о них Машка вспоминала редко. К подругам? Всех вроде обзвонил, стервы порядочные, это да, но вот навряд ли согласятся Машку приютить на день-другой.

Номер в гостинице сняла?

Квартиру на сутки? На это Иван надеялся, злость и обиду давил, и коньяк убрал, потому что работать надо. А для работы требуется голова чистая и ясная, прозрачная, как любила выражаться Машка.

Он ждал.

Названивал каждый час, а равнодушный голос в трубке отвечал, мол, абонент временно недоступен. И ему бы в полицию, да с заявлением… панику поднять, а он ждал.

Дождался вечера и только тогда отправился, потому что знал Машку. Вспыльчивая она, но отходчивая, и сутки где-то пропадать – это на нее не похоже… вот только не поверили.

– К любовнику поехала, – шмыгнул простуженным носом молоденький дежурный. – Или по подружкам прячется. Не волнуйся, сыщется твоя краля.

Сыскалась.

Почти через две недели сыскалась, когда Иван уже сам понял: произошло непоправимое. И это понимание мешало спать. Он ложился, закрывал глаза, притворяясь спящим, но сон не шел, и Иван вскакивал с постели, принимался мерить спальню шагами, выбирался на кухню, садился и курил в открытую форточку.

Машка раздражалась, когда он курил. Курение – это плохо. И Ивану следует бросить, заняться собой, спортзал начать посещать, а не только баню с друзьями… и он, давя окурок в фарфоровом блюдце, поневоле прислушивался, вдруг да раздастся звенящий Машкин голос.

Тишина.

И тапочки ее на каблучках, с розовыми помпонами тихо стоят в углу. Он не убирал ни тапочки, ни халатик с такими же помпонами и мехом, тоже розовым. Ни забытую на столе помаду… пудреницу приоткрытую…

Все было прежним. Только Машка пропала.

Но однажды зазвонил телефон, не сотовый, стационарный древний аппарат, о существовании которого Иван успел позабыть.

Пригласили на опознание.

Тогда он снова достал бутылку коньяка и хлебнул из горла, понимая, что не опьянеет. Одевался тщательно, словно это могло что-то изменить, и ехал, твердя про себя, что это ошибка.

Просто положено так.

Городской морг, расположенный на территории больницы, запомнился острым запахом формалина. Белый кафель, санитар. Тело, прикрытое простыней.

Машкино.

Несомненно, Машкино… но мертвая, она не походила на себя, и Иван долго пристально вглядывался в ее лицо. Хотел прикоснуться, а ему не позволили.

Острые скулы и слегка скошенный подбородок, нос, который она сама считала некрасивым и всерьез задумывалась о ринопластике, вот только Иван был против. И они снова ссорились. Машка не понимала, как можно любить ее вот с этим некрасивым носом. А Иван пытался сказать о том, что начиная себя менять, люди не способны остановиться.

А на щеке у нее царапина виднелась.

Иван спросил, откуда она, но ему не ответили. Он словно перестал быть, исчез, что для санитара, что для полицейского, которому всего-то требовалось подтвердить, что неопознанная гражданка является Маргаритой Алексеевной Рудиенко.

Машке ее имя тоже не нравилось. Тяжеловесное. Она же с рождения не любила тяжеловесности, о чем еще при первой встрече Ивану сказала. Господи, это ведь было совсем недавно, какие-то два года… почти три, Иван кольцо купил.

…В первый раз он забыл о дате, в клинике задержался, и Машка обиделась. Она ведь отсчитывала дни и даже на каком-то форуме поставила линеечку, чтобы все видели – у них с Иваном все всерьез… а он взял и забыл. Пришлось просить прощения, с цветами и рестораном.

На второй год он подарил ей цепочку с подвеской и, наверное, опять сделал что-то не так, потому что Машка подарок приняла с вежливой прохладцей. А сейчас вот кольцо купил.

Ресторан заказал.

И букет из пятидесяти белых роз. Ему сказали, что это – романтично, полсотни роз и кольцо… Машка ведь заговаривала о том, чтобы отношения оформить, а он чего-то опасался, тянул. Об этом думалось по дороге домой. И дома тоже, в пустой прокуренной кухне. Иван открыл форточку и достал новую бутылку…

…Машка выбрала себе платье, но, конечно, она бы передумала и снова стала выбирать. Это женский ритуал, в котором значение имеет не столько результат, сколько процесс.

Платье. Туфли. Чулки с обязательной подвязкой и еще букет невесты. Ресторан, список гостей. Она заговаривала о чужих свадьбах с таким неприкрытым восторгом, что Ивану становилось совестно. Он восторгов не разделял и, наверное, еще поэтому медлил, из-за свадьбы, которую придется пережить, как переживают стихийное бедствие…

Не свадьбу – похороны.

Звонок родителям… и Иван еще не настолько пьян, чтобы ему было все равно, что говорить. Он и говорит, а ему не верят. Потом верят и проклинают, хотя он точно не виноват… наверное, не виноват… подруги по списку. И слезы, вздохи, ахи, любопытство, которое он не способен удовлетворить.

Недовольство.

Почему он, Иван, не выяснил, что произошло?

И вправду, почему? Это ведь не так сложно. Но на его вопросы следователь не отвечает, взгляд отворачивает и бормочет что-то невнятное, обещая разобраться. С кем?

…Приезжают в клинику, долго разговаривают с персоналом, отчего Алла Петровна, старшая медсестра, хватается за сердце и сердечные капли. Она – человек трепетный, и сама мысль, что Ивана Никифоровича подозревают в подобном, приводит ее в ужас. А его и вправду поначалу подозревают, но как-то невсерьез что ли… и в кои-то веки Ивану везет. Алиби есть. Он на операции был…

…А Машку убили.

Странно. Он понимал, что она умерла не сама, но почему-то думал о несчастном случае. Не об убийстве. И когда от него отстали, Иван потянулся за записной книжкой.

…Ольга Александровна, супруга начальника полиции, делала у него подтяжку, и к просьбе его отнеслась со всем пониманием, и стало быть, не только она, если утром у Ивана лежала копия дела. Правда, он понятия не имел, для чего, и когда взъерошенный и явно недовольный следователь сказал: