Последнее японское предупреждение - Марина Крамер Страница 8

Папа о чем-то разговаривал с водителем и даже не заметил моего появления, но это меня совершенно не расстроило. Я спустилась с крыльца и, обогнув дом, оказалась на заднем дворе. Акела, сбросив прямо на землю куртку и футболку, голый по пояс крутил в руках шест, принимая различные стойки и замирая в них на несколько секунд. Было довольно прохладно, и от разгоряченного упражнениями тела мужа шел пар. Лицо Акелы было сосредоточенным и каким-то застывшим, он явно о чем-то думал, и мысли эти, похоже, были не из приятных. В другое время я бы любовалась зрелищем, затаив дыхание – настолько прекрасен был вид мужа, увлеченного любимым делом, но сейчас во всей его фигуре чувствовалась такая напряженность, что мне стало не по себе. Я стояла молча, боясь пошевелиться, чтобы не отвлечь его, не разрушить равновесие, которое Акела пытался обрести. Я знала, что во время занятий муж обдумывает свои действия, пытается просчитать какие-то шаги и принять верное решение. Знать бы еще, по какому вопросу…

Наконец Сашка закончил, подхватил с земли футболку и куртку и только теперь заметил меня:

– Аля, ты чего здесь? Холодно.

Я поправила сползшую с плеч куртку:

– Нормально. Устал?

Муж не ответил – понятие усталости было ему, кажется, вообще незнакомо, или он просто не замечал таких мелочей.

– Ты иди… я сейчас душ приму и спущусь.

– Отец все равно еще на улице толчется, я с тобой посижу, можно? – попросила я, открывая дверь и пропуская Сашку вперед.

– Мне нужно побыть одному, Аля, – сказал муж тоном, не допускающим дальнейших споров, и мне пришлось подчиниться, но для себя я сделала вывод, что между Акелой и папой что-то произошло, поэтому Сашка оттягивает момент встречи с тестем. О том, чтобы вообще не выйти к столу, речи не шло, и Акела сделает над собой усилие хотя бы ради Сони, но вот спуститься как можно позже он постарается. Пришлось идти в столовую одной.

М-да, ситуация… Я оказалась между двух огней, но дело даже не в этом, а в том, что я не понимаю происходящего, не знаю причины, не могу трезво оценить обстановку. Словом, я просто «не в теме», и это раздражает. А тут еще явился Никита в полном антураже – со слезящимися глазами, с прижатым к носу платком, и я сначала даже не поняла, в чем дело, так как уже успела забыть о нашем договоре.

– Это что с тобой такое? – удивленно спросила я, и Никита на секунду растерялся, но потом незаметно показал мне кулак, и я охнула не совсем натурально: – Ох, тыыы! Это что же – такой насморк?!

– Да сам не пойму, – прогнусавил Никита как можно громче, чтобы его мог услышать и куривший в гостиной отец, – вроде днем нормально все было, а теперь вот…

Услышав, что по лестнице спускается Сашка, я громко сказала:

– Саш, ты только посмотри… У Никиты, кажется, грипп.

– Пусть едет домой и там отлеживается, – распорядился муж, едва взглянув на картинно замершего с платком у лица телохранителя, – нечего здесь с инфекцией. Соню завтра сам отвезу, а заберет Игорь.

Игорь был папиным водителем, взрослый серьезный дядька лет сорока пяти, и доверить ему Соню мы вполне могли, теперь главное, чтобы папа не наметил на завтра никаких поездок.

– Па-ап! Никита заболел, можно завтра Игоря попросить забрать Соню из школы? – спросила я, заглядывая в гостиную, и отец, не поворачиваясь, буркнул:

– Можно.

Никита повернулся, чтобы уйти, но на секунду замешкался на пороге и украдкой показал мне знаком, что позвонит, и я кивнула.

Ужин не удался совершенно. И дело было не во вкусе приготовленных Галей блюд – тут как раз все оказалось на высоте, как обычно, – а вот выражение лиц и вообще атмосфера…

Папа сосредоточенно смотрел в тарелку, словно боясь не углядеть там чего-то опасного, Акела с отсутствующим видом перебирал палочками рис в пиале и, кажется, ни разу не поднес их ко рту. Мне вообще кусок не шел в горло, я даже не видела, что именно лежит в моей тарелке, и только Соня с аппетитом уплетала капустную запеканку и поглядывала на восхитительно красивый творожный десерт с ежевикой и малиной.

Галя расстроилась до слез, когда вошла убрать тарелки:

– Да что же это такое, а? Александр Михайлович, ну, ведь ни крошки совсем не съели, сколько положила, столько и убираю? Саша, Ефим Иосифович! Неужели невкусно? Старая стала, разучилась?

– Не галди, Галина, – поморщился папа, отдавая ей тарелку, – нормально все. Аппетита нет. Ну что, зятек, пошли, продолжим? – тяжело взглянув на Акелу, предложил он, и Сашка поднялся:

– Аля, идите с Соней наверх, займитесь чем-нибудь.

– Во-во, сразу жену свою на место поставь, а не то опять добра не жди, – пробормотал папа с таким расчетом, чтобы я тоже это услышала.

Очень чесался язык ответить что-нибудь, но, наткнувшись на предостерегающий взгляд мужа, я не рискнула, взяла Соню за руку и увела наверх, в ее комнату, где мы провозились с какой-то игрой до тех пор, пока часы не пробили десять.

Уложив дочь спать, я пошла к себе. Свет в спальне не горел, только узкая полоска пробивалась сквозь неплотно задвинутые шторы со двора, от висевшего как раз напротив фонаря. Сашка лежал на кровати, закинув руки за голову, и, кажется, спал. Я разделась и неслышно скользнула под одеяло, осторожно обняла мужа за грудь и прижалась всем телом.

– Я не сплю, – ровным тоном отозвался он, но позы не переменил.

– Саш… – Я уперлась подбородком в его грудь и попыталась заглянуть в лицо. Никогда прежде меня не смущала повязка на глазу, я даже не замечала этого, но сегодня почему-то именно вид черного кожаного кружка заставил меня вздрогнуть.

– Аля, не начинай.

– Я же вижу, что-то происходит. Я не могу тебя таким видеть. Если тебе тяжело жить с папой в одном доме, давай уедем.

– Аля, не нужно. Твой отец здесь ни при чем. То, что мы живем вместе, ни при чем.

– А что тогда?

– Я не буду это обсуждать с тобой, мы ведь договорились.

– Мы не договаривались, что ты будешь молча носить в себе то, что тебя гнетет! Мы не договаривались, что ты будешь скрывать что-то от меня, не договаривались, понимаешь? Я не могу видеть, как ты мучаешься!

– Ты ничем не сможешь помочь, а, вмешавшись, сделаешь только хуже. Той вины, что я чувствую перед тобой, мне хватит до конца жизни, не нужно усугублять.

Я оттолкнула его и села, обхватив колени руками. Эти разговоры о его якобы вине передо мной раздражали. Я никогда не винила его ни в чем – ни в отсутствии у нас собственных детей, ни в том, что несколько раз мне пришлось здорово рискнуть жизнью. Мне ничего не было нужно, кроме одного – чтобы он был рядом. Только чтобы видеть его каждое утро и ощущать его прикосновения каждую ночь. Я никогда не думала, что способна любить вот так, ничего не требуя. Я, избалованная отцом и братьями, научилась ценить человека всего лишь за присутствие в моей жизни, и ничего другого мне не было нужно. И ни за что я не променяла бы своего уже немолодого мужа на десяток записных красавцев. Я была благодарна за все, что узнала рядом с ним, и хотела только одного: всегда быть частью его жизни, разделить с ним все, что угодно. И его недоверие обижало меня. Я не хотела принимать Сашкиных вполне резонных доводов о том, что он хочет уберечь меня и Соню от возможных неприятностей, они не страшили меня – ведь рядом был он. Я просто хотела быть рядом, всегда рядом. Потому что легко быть вместе в счастье и достатке, а вот остаться вместе в горе, болезни и беде – это и есть настоящая любовь. Делить успех легче, чем неудачу.