Миллионы Стрэттон-Парка - Дик Фрэнсис Страница 8

Я собрал всех детей вокруг себя, и мы стояли группой, наблюдая за санитарами и врачом с отличительной повязкой на рукаве, который, опустившись на колени, склонился над распростертыми на траве пострадавшими. Санитары тащили носилки, доктор с помощниками озабоченно переговаривались, занимаясь сломанными костями, кровоточащими ранами и мелкими ушибами. Сожалеть о том, что все это видят дети, было поздно – они все как один отвергли мое предложение вернуться на трибуны, и мы остались среди сгрудившихся вокруг раненых зрителей. Привлеченные атмосферой суеты и несчастья, со всех сторон сюда сбегались зеваки.

Карета «скорой помощи» медленно отъехала, увозя двух покалеченных зрителей.

– Лошадь наступила на лицо одному человеку, – деловито произнес Тоби. – По-моему, он умер.

– Заткнись, – возмутился Эдуард.

– Правда жизни, – парировал Тоби.

Одну из лошадей спасти не удалось. Вокруг нее воздвигли высокие ширмы, чего не сделали около человека с раздробленным копытом лицом.

Со стороны трибун примчались еще две машины и «скорая помощь», оттуда выпрыгнули еще один доктор и другой ветеринар, а с ними и представитель руководства ипподрома в лице секретаря скачек Оливера Уэллса, одного из моих воскресных посетителей. Быстро переходя от группки к группке, Оливер переговорил с ветеринарами за ширмой, потом с врачом «Скорой помощи», хлопотавшим над рухнувшим на землю жокеем, выслушал зрителя, которого ударила лошадь, он сидел на траве, зажав голову руками, и потом повернулся к Ребекке Стрэттон, все еще пребывавшей в состоянии гиперактивности и такого нервного перевозбуждения, что она не могла справиться с изливавшимся из ее уст потоком жалоб пополам с бранью.

– Имейте в виду, Оливер, – надменно повысила она голос, – во всем виноват этот маленький говнюк. Я жалуюсь на него стюардам-распорядителям. Неосторожная езда! Штраф. За это следует отстранить его от участия в скачках.

Оливер Уэллс коротко кивнул и пошел переговорить с одним из врачей, который посматривал на Ребекку и, оставив своего пациента, еще не пришедшего в сознание, подошел проверить пульс у находящейся в полном сознании леди.

Она грубо вырвала у него руку.

– Ничего со мной не случилось. Я в полном порядке, – отмахнулась она. – Не будьте идиотом, не лезьте вы ко мне.

Доктор раздраженно сощурился на нее и занялся раненым. На худом лице Оливера Уэллса промелькнуло выражение, которое нельзя было описать никак иначе, как злорадная улыбка.

Он перехватил мой взгляд и тут же постарался придать лицу обычное озабоченное выражение.

– Ли Моррис, – воскликнул он. – Я не ошибся?

Он посмотрел на моих ребят.

– А они-то что тут делают?

– День на бегах, – отрезал я сухо.

– Я хочу сказать… – Он посмотрел на часы, потом на служащих ипподрома, убиравших последствия досадного происшествия. – Будете возвращаться на трибуны, может, зайдете ко мне… Мой кабинет как раз рядом с весовой. Мм… пожалуйста!

– О'кей, – великодушно согласился я. – Если вам это угодно.

– Вот и чудесно, – он еще раз полувопросительно взглянул на меня и окунулся в свои обязанности. По мере того как все успокаивалось и теряло остроту драматизма, дети постепенно утратили интерес к окружающему, их ноги больше не были приклеены к месту, а взгляды к растревожившему их души зрелищу, и они без возражений поплелись за мной обратно на трибуны.

– Этот человек приходил к нам домой в прошлое воскресенье, – сказал мне Тоби. – У него длинный нос и уши торчат.

– Правильно.

– И солнышко отбрасывало от них тени.

Дети проявляют наблюдательность в самых непримечательных обстоятельствах и вещах. Я был слишком занят вопросом, зачем этот человек пришел ко мне, чтобы обратить внимание на тени на его лице.

– Это тот человек, который организует здесь скачки, – пояснил я. – В дни скачек он отвечает за них. Его называют секретарем скачек.

– Вроде фельдмаршала?

– Совершенно точно.

– Хочу есть, – заныл Элан, которому все быстро надоедало.

Нил дважды повторил: «Сонная тетеря» – как будто сами эти слова доставляли ему удовольствие и губам нравилось их произносить.

– О чем это ты говоришь? – вмешался Кристофер, и я объяснил.

– Но ведь мы только хотели ей помочь, – возмутился он. – У, корова.

– Коровы хорошие, – не согласился Элан. Ко времени, когда мы добрались до трибун, в самом разгаре был пятый заезд, но никто из моих пятерых не интересовался результатом, потому что не имел возможности сделать ставки.

Никто из них не выиграл в четвертом заезде. Надежды всех моих ребят рухнули у ямы с водой. Эдуард ставил на лошадь, которая погибла.

Я всех угостил чаем в кафе-кондитерской – это было катастрофически дорого, но лучшее противоядие шоку в тот момент было трудно придумать. Тоби утопил свою скорбь, оставшуюся после столкновения с «правдой жизни», в четырех чашках горячего терпкого чая с молоком и заел их несметным количеством маленьких пирожков, которые только сумел вымолить у официанток.

Шестой заезд мы не смотрели, занятые едой. Все посетили мужской туалет. Когда мы направились к конторе секретаря скачек около комнаты, где взвешивают жокеев, из главного входа рекой потекли толпы разъезжающихся по домам зрителей.

Дети тихонько вошли за мной, какие-то подавленные, и можно было составить совершенно ошибочное мнение, что обычно они хорошо себя ведут. Сидевший за рабочим столом и явно занятый срочными делами Оливер Уэллс мельком взглянул на моих ребят и продолжал говорить по радиотелефону. Здесь же находился Роджер Гарднер, управляющий ипподромом, он сидел на краю стола и помахивал ногой. За прошедшую неделю беспокойство полковника заметно усилилось, на лбу резко обозначились морщины. Тем не менее, подумал я, воспитанность не изменяет ему, несмотря даже на то, что при нашем появлении он напряженно вытянул шею: он, конечно, не ожидал увидеть Ли Морриса в сопровождении пяти маленьких клоунов.

– Заходите, – сказал Оливер, кладя на стол аппарат. – Ладно, так что же мы будем делать с этими ребятами?

Вопрос прозвучал чисто риторически, потому что он снова взялся за аппарат и начал нажимать на кнопки.

– Дженкинс? Зайди, пожалуйста, ко мне. – Он снова выключил аппарат. – Дженкинс займется ими.

Коротко постучав во внутреннюю дверь и не дожидаясь разрешения, в комнату вошел служащий ипподрома, – посыльный средних лет в синем плаще с поясом, у него было скучающее лицо и вид добродушного бегемота.

– Дженкинс, – сказал ему Оливер, – отведи этих ребят в раздевалку жокеев, и пусть собирают автографы.

– А не будут они мешаться? – задал я типичный родительский вопрос.

– Жокеи очень любят детей, – проговорил Оливер, жестом показывая, чтобы мои сыновья поскорее уходили. – Отправляйтесь, ребята, с Дженкинсом, мне нужно поговорить с вашим отцом.