Убийство в доме тетушки Леонии - Эстель Монбрен Страница 8

С одной стороны, совершенно немыслимо признаться, чтоб именно она насыпала в варенье из лепестков роз — то самое, что Аделина Бертран-Вердон вкушала каждый вечер, — не объясняя, где и как она сама провела предыдущую ночь. С другой — ей нужно было алиби. Также необходимо было обойти некоторые факты и при этом, не виляя, рассказать все, что ей известно. На кон поставлена ее жизнь.

Жизель закрыла глаза и оперлась головой о кирпичную стену. Тут же перед ее мысленным взором словно в сарабанде заплясали пестрые образы. Надо бы привести все это в порядок, прежде чем принять решение. Она сосредоточилась на обстоятельствах, которые привели ее сюда. История с Селимом обвилась, словно сорняк, вокруг ее совершенно необычных отношений с Эвелиной. Эвелина… Они встретились три года назад, чуть ли не в этот же самый день. В пять часов вечера она вышла из отдела рукописей одновременно со старой дамой — седые волосы уложены волосок к волоску, искрящиеся голубые глаза, широкий клетчатый плащ, палка с серебряным набалдашником, — словно сошедшей со страниц английского детектива.

Они одновременно оказались на самом верху лестницы — тут вдруг ноги старушки подогнулись, палка с грохотом покатилась вниз по мраморным ступеням, а сама она, завертевшись в нелепом пируэте, кувыркнулась вниз. Сердце Жизель, когда она бросилась следом за старой дамой, бешено колотилось от страха. Они оказались внизу практически в одно время, и Жизель протянула ей дрожащую руку, пробормотав:

— Разрешите вам помочь…

— Спасибо, все в порядке, — с достоинством ответствовала старая дама. — Кажется, я ничего не сломала, — храбро добавила она, поднимаясь.

— Но вы поранили руку, — настаивала Жизель, заметив тонкую красную струйку, сбегающую вдоль тонких, слегка скрюченных от старости пальцев.

— Пустяки, царапина, не стоит беспокоиться.

Служащий Национальной библиотеки, издалека наблюдавший за этой сценой, решил принять в ней участие — убедившись, что не рискует быть замешанным ни в какую историю.

— Вам надо пойти в больницу…

— В самом деле. Неизвестно, что может быть после падения, — добавила Жизель. — Позвольте, я вас провожу. Меня зовут Жизель Дамбер.

— Эвелина Делькур. Это очень любезно с вашей стороны. Но лучше я возьму такси.

Однако Жизель умела быть настойчивой. Как будто сама судьба велела ей присмотреть, чтобы незнакомка благополучно добралась до дома. Старая дама снова заговорила:

— Боюсь, что если я слишком задержусь, Катиша станет беспокоиться.

Услышав это имя, Жизель тут же представила себе старую немощную русскую княгиню, с нетерпением ожидающую возвращения своей подруги в квартире, где все напоминает о царской России.

— Может быть, вы ей позвоните? — предложила она.

Эвелина Делькур рассыпала жемчужинки смеха, сразу помолодев лет на пятьдесят.

— Не думаю, что она снимет трубку. Она умеет открывать двери, прыгать в окно и одним взглядом давать понять, в каком она настроении. Но она не умеет разговаривать по телефону. Катиша — голубая персидская кошка.

Ныне Катиша давала знать о своих изменчивых — и многочисленных — настроениях в квартирке Жизель на улице Плант. Однако их первая встреча была неудачной. Уговорив Эвелину пойти к врачу наложить швы, Жизель затем проводила ее до дома на площади Нотр-Дам-де-Виктуар. Катиша поторопилась спрятаться под диваном и отказалась показать незнакомке даже кончики усов. Но этот день положил начало большой дружбе между старой дамой и молодой девушкой. Впоследствии Жизель регулярно заходила к Эвелине — попить чайку, поболтать, послушать музыку. В отличие от большинства своих сверстников она чувствовала себя уютно с людьми старше себя. Она любила слушать их воспоминания об утраченном времени. Ей нравился голос Эвелины, которая преподавала музыку в консерватории, встречалась со многими людьми искусства и умела рассказывать. Однажды она решилась на откровенность:

— Знаете, я была близко знакома с Селестой Альбаре. Мы дружили. Я познакомилась с ней, когда она служила в доме Равеля в Монфор-л’Амори, там же, где жил мой племянник. Это была исключительно деликатная женщина. Она мне рассказала удивительные вещи о «господине Прусте», как она его называла.

Жизель была очарована этими историями, дошедшими до нее через «вторые руки». Каждый визит к «приемной бабушке» приносил ей радость. И освещал, в свою очередь, жизнь Эвелины. Когда та умерла — мирно, во сне, от остановки сердца, которую ничто не предвещало, для Жизель это было огромным горем, она испытала боль невыразимой утраты, ни с чем не сравнимое ощущение пустоты. Сходное чувство у нее вызывала, пожалуй, лишь малоизвестная картина Шарля де ла Фосса [11]«Жертвоприношение Ифигении», где для большей драматичности художник воспользовался приемом Тиманта, [12]изобразив покрывало. И еще в нескольких письмах госпожи де Севинье к дочери. Жизель обрела некоторое утешение, получив в наследство чиппендейловскую мебель, которой так восхищалась у Эвелины, лампу от «Тиффани» в виде бурно разросшейся глицинии, веджвудский чайный сервиз и Катишу. И как она могла догадаться, что настоящее наследство скрывалось в двойном дне секретера из розового дерева?

Через некоторое время после смерти Эвелины Жизель согласилась на чашку чая, любезно предложенную Селимом. И это стало началом нового приключения — дни, ночи, месяцы ожидания, украденные мгновения, краткие проблески надежды. Жизель вела двойную жизнь всех любовниц, которые напрасно ждут, что ради них мужчина бросит законную жену. Статистика была против нее, но, как и все остальные, она надеялась стать исключением. Она изменилась. Одной из первых это заметила Ивонна — глаза Жизель сияли, волосы стали блестящими, в разговоре она блистала остроумием. Коллеги по лицею прозвали ее хризалидой. То была бурная и скоротечная весна — она принесла новые краски, новую сладость, новую жизнь. И все закончилось в одночасье отвратительным разрывом в кафе на площади Шатле.

Не желая бередить старые раны, Жизель закрыла лицо руками. Ей необходимо было найти для полиции правдоподобное объяснение своих вчерашних действий и передвижений. Держась как можно ближе к истине, не рассказать при этом ничего важного. Нет ничего постыдного в том, что в прошлом году из-за депрессии она бросила лицей и предпочла работать дома для Центра по телеобучению. Будет нетрудно объяснить, что через несколько месяцев после этого Ивонна познакомилась с Аделиной Бертран-Вердон на каком-то приеме и предложила ей услуги своей сестры, которая как раз пишет диссертацию по Прусту. Жизель хорошо помнила звонок Ивонны в середине зимы.

— Алло, Жиз? Всё тетрадки проверяешь? Представь себе, вчера я познакомилась с очаровательной дамой, президентом Прустовской ассоциации, которая безуспешно ищет себе помощницу. Я рассказала ей о тебе. Она тебе позвонит. Неплохо бы тебе сменить образ жизни, как ты думаешь? Последнее время ты что-то неважно выглядишь: видно, сидишь все время взаперти. И пожалуйста, будь с ней полюбезнее, она знает всех на свете.