Отмычка от разбитого сердца - Наталья Александрова Страница 8

Надежда полюбовалась на красавцев, и тропинка привела ее в лес. Ели были такие высокие, что, задрав голову, никак не разглядеть верхушки. Однако долго стоять на одном месте не было никакой возможности — комары совершенно распоясались, как будто сейчас не август, а самое начало июня.

Через некоторое время Надежда Николаевна почувствовала легкое беспокойство. Тропинка понемногу перешла в лесную дорогу и, судя по всему, оттопала по ней Надежда уже очень много. А вот будет ли это километр? Давно уже должна была появиться справа просека, и нужно идти в горку, а дорога не кончалась. По сторонам стоял лес — серьезный, темный и густой. Надежде стало неуютно. Вон там под елью виднеется большое отверстие в земле. Это нора, но чья? Да уж точно не заячья и не мышки-норушки. Должно быть, лисья? Но с детства Надежда твердо знала, что лиса всегда делает вход в нору как можно незаметнее, нарочно запутывает, это во всех сказках про хитрую Лису Патрикеевну написано. Ладно, тогда барсук, барсук попроще, как он выглядит Надежда представляла плохо, у соседки, кажется, когда-то давно была барсучья шапка. На ходу Надежда решила, что с барсуком ей встречаться тоже не хочется, вдруг он обидится за шапку, и как ему объяснить, что Надежда к той шапке отношения не имеет?

Сумки были тяжеленными, особенно та, что дал Митя с гостинцами для тетки. Если судить по физической усталости, то Надежда отмахала уже километров десять, не меньше.

— Нет, так не пойдет! — сказала она вслух и решительно плюхнула сумки прямо на дорогу. — Что такое километр? Тысяча метров. В метре сто сантиметров, а мой шаг составляет примерно шестьдесят сантиметров, стало быть…

От жары и усталости никак невозможно было в уме тысячу умножить на сто и поделить на шестьдесят. Надежда подобрала прутик и занялась письменными вычислениями прямо на дороге. Получилось, что в километре примерно тысяча шестьсот шестьдесят ее шагов.

— Замечательно, — вздохнула Надежда, — знала бы — считала шаги. И время не засекла, когда через канаву перебиралась.

И когда она окончательно приуныла, послышался шум мотора, и возле нее остановился мотоцикл с коляской. Управлял мотоциклом крепкий красномордый дядька в клетчатой рубашке. Рукава рубашки закатаны, и видно было, как под кожей, покрытой светлыми волосками, перекатываются мускулы.

— Здрасте! — крикнул дядька, перекрывая шум мотора. — Вы не на хутор идете?

— На хутор, — осторожно ответила Надежда, — а что?

— К Аглае Васильевне? — обрадовался дядька. — Ну так садитесь, подвезу!

— А вы вообще-то кто? — Надежда решила отбросить хорошие манеры, потому что ее очень впечатлили дядькины руки — большие, с лопатообразными ладонями и квадратными ногтями. Лес кругом, никто на помощь не придет, если что…

— А я вообще-то местный участковый, Черенков Николай Иванович, — посуровел дядька, — просили вас встретить и до места довезти. Желаете с документами ознакомиться?

— Да ладно, так поверю… — застеснялась Надежда Николаевна, подхватив сумки.

Участковый в это время внимательно разглядывал ее вычисления на дороге, хмыкнул и подсадил Надежду в коляску. Сумку пришлось пристроить перед собой, так что когда Надежда сумела что-то разглядеть, оказалось, что они едут куда-то не туда. Не было ни просеки, ни овражка, зато показались довольно широкий проселок и поле, вдали виднелись какие-то подозрительные строения. Надежда забеспокоилась, что зря она не посмотрела в удостоверение, потом решила, что сейчас любой документ можно подделать, простой человек с ходу не определит.

— Там мотоцикл не пройдет! — крикнул участковый, повернув голову. — Мы в обход!

У Надежды отлегло от сердца.

И правда, вскоре свернули на другую дорогу, поуже, потом мотоцикл запрыгал по корням и кочкам, и вот среди леса показался большой дом с зелеными ставнями.

Николай Иванович высадил Надежду перед калиткой. Сам он вкатил мотоцикл в широко распахнутые ворота, которые вели, собственно, к тому же дому. Дом был большой, старый и несуразный, как помесь бульдога с носорогом. Видно было, что на протяжении его долгой жизни к этому дому много раз пристраивали какие-то терраски, крылечки и верандочки, а то и просто чуланчики. Трудно даже было сказать, сколько в этом доме этажей: с одной стороны вроде бы два, с другой — полтора, а с самого краю и вовсе один. Входа было два: один в левом крыле, куда направлялся Николай Иванович, второй — справа, напротив той калитки, в которую вошла Надежда.

От калитки к крытому крыльцу вела едва заметная тропинка, проложенная среди густой высокой травы. Поскольку другого пути видно не было, Надежда Николаевна решительно зашагала по этой тропинке. Попутно она оглядывалась по сторонам, изучая место своего временного заточения.

К несуразному дому примыкал такой же несуразный участок. Большая его часть заросла, как уже сказано, высокой травой, бурьяном и лопухами. Лопухи были знатные — каждый лист со слоновье ухо.

Среди этих зарослей кое-где проглядывали захиревшие кусты черной и красной смородины, явно проигрывавшие лопухам битву за место под солнцем, да несколько кривых хилых яблонь, прежде знавших лучшие времена. Между двумя яблонями была натянута веревка с сохнущим бельем.

Зато вокруг участка возвышались могучие ели с освещенными солнцем верхушками. Дальше простирался темный бескрайний лес — тот самый, где, по словам Мити, было полным-полно грибов и ягод.

«Однако в одиночку в такой лес идти страшновато, — подумала Надежда. — Заплутать в нем ничего не стоит…»

— Здравствуй, милая! — донесся до нее с крылечка жизнерадостный голос. — Как доехала?

Надежда повернулась на голос и разглядела крупную внушительную старуху, которая сидела на крыльце в массивном деревянном кресле с высокой прямой спинкой. Старуха и сама была высокая и прямая — по крайней мере, в сидячем положении.

— Здравствуйте, Аглая Васильевна! — отозвалась Надежда и подумала, что Митина тетка, по первому впечатлению, вроде бы не в маразме и даже вполне контактна.

— Как детки? — продолжала хозяйка. — Как Витенька?

— Какие детки? — опешила Надежда. — Какой Витенька?

— Ты ведь Таня? — Старуха приложила руку козырьком и вгляделась в гостью, — или ты Маша?

— Я Надя, — сообщила Надежда Николаевна, резко меняя мнение о вменяемости старухи. — Меня прислал Митя… я у вас поживу… буду вам помогать…

— А, ты не Маша? — сообразила старуха. — Я знаю, ты Клава! Здравствуй, Клавочка!

— Я не Клава! — Надежда повысила голос. — И не Маша, и не Таня. Я Надя! Надежда!

— Заходи, Клавочка, сейчас будем чай пить! — пригласила ее Аглая Васильевна. — С сушками!

— Все равно ты ее не переубедишь, — раздался сбоку женский голос. — У нее все Клавы. Меня она тоже Клавой зовет.

Надежда обернулась и увидела румяную женщину лет сорока или около того, в длинной, цветастой турецкой юбке и зеленой трикотажной кофте, обтягивающей внушительный бюст. Судя по всему, эта особа приоделась по случаю приезда Николая Ивановича, который умывался возле второго входа в дом, плеская на себя воду из умывальника и радостно фыркая.