Фамильные ценности - Магдален Нэб Страница 8

Снега не было, и я решила, что это расчищенный подлесок. Где-то здесь должна быть вторая палатка или другое убежище — для похитителей. Их бурная деятельность, недовольство большим количеством работы, вероятно, связаны с тем, что надо было замаскировать все срубленными кустами, чтобы нас не могли заметить с воздуха.

Цепь на лодыжке, тугая и тяжелая, все еще была прикреплена к стволу дерева. Я отставила поднос в сторону и ждала, не решаясь двигаться, пока мне не позволят. Ноги замерзли, я глубоко вдыхала чистый свежий воздух и прислушивалась. Ничто не проникало через шум в голове, и, когда меня подтолкнули, я с удовольствием заползла обратно, в тепло спального мешка.

Поскольку меня только что накормили, я решила, что сейчас день. Он тянулся бесконечно — болезненное, ничем не заполненное время без звуков и изображений. Я должна научиться жить внутренним миром, вызывая из памяти сохранившиеся там звуки и картинки. Я должна научиться не плакать, есть по необходимости, даже не чувствуя голода, притворяться, что я не слышу того немногого, что могу слышать, не реагировать на намеренные издевательства, мириться с болью и неподвижностью и не сойти с ума. И быть пассивной — а ведь я всегда была такой энергичной. Всегда полагала, что я — боец, а сейчас опустила руки. Если я хочу выжить, я должна оставаться спокойной и просто существовать.

В тот день я долго размышляла о доме. Известили ли они полицию и карабинеров? Знают ли дома, что со мной произошло? Знает ли пресса? Я вспомнила, как мы переживали из-за показа в Нью-Йорке. А теперь вот новые тревоги. Дети могут вновь оказаться нищими. У нас нет выбора — только заплатить, сколько сможем. Как я могла допустить такое? За несколько секунд наша жизнь была пущена под откос. Что мне следовало предпринять, чтобы не позволить этим совершенно посторонним людям разрушить наш мир, который я так заботливо создавала и думала, что могу контролировать?

Монотонно текли минуты, время словно остановилось, но вот я почувствовала, как меня снова трясут за ногу. Теперь я точно знала, что делать. Вновь повторился весь ритуал: тот же поднос, уже порезанный хлеб, сыр, кислое вино.

Вернувшись в палатку, я начала готовиться ко сну. От того, что мне удалось справиться с сиюминутными трудностями, я почувствовала даже некое удовлетворение.

Я втянула за собой цепь в спальный мешок. Застегнула его. Расправила в ногах пальто и, все еще сидя, протерла лицо и руки бумажными полотенцами, смачивая их минеральной водой. Каждое доведенное до конца действие было маленькой победой. Отпила немного воды из бутылки, стараясь не пролить, — это далось легче, чем прежде: бутылка наполовину опустела. Привычное действие — глоток воды перед сном — успокаивало. Я подтянула пальто повыше, постепенно влезая в спальный мешок, легла на бок — и едва смогла проглотить готовый было вырваться крик, резко повернулась на спину, ловя ртом воздух. До сих пор я не решалась прикоснуться к ушам, боясь причинить себе боль, и даже не подозревала, насколько велика эта каменно тяжелая конструкция. Когда я случайно повернулась набок и легла на ухо, неописуемая боль пронзила мозг насквозь. Разве можно спать на спине, в постоянном страхе нечаянно повернуться?!

Меня накрыла волна бешенства и ненависти к этим людям — тяжелая, как камень, жесткая, как затычки в ушах, как повязка на лице. Будь они прокляты за жестокость к человеку, не сделавшему им ничего плохого! Если мне удастся освободиться, я найду способ их уничтожить. Будь я сильным мужчиной, убила бы каждого из них голыми руками!

Зашелестела застежка. Я тихо лежала, ненавидя того, кто приближался ко мне, кто бы он ни был. Его лицо нависло над моим, тяжелый удар обрушился на пакет за моей головой. Голос прокричал:

— Это научит тебя помалкивать! — Затем я расслышала шепот, достигший слуха, будто сквозь подводный мир: — Что ты вытворяешь! Ты не должна шуметь, иначе они наклеят пластырь тебе и на рот!

— Ухо… Я повернулась набок.

— Значит, не поворачивайся. Говорил я тебе, лежи на спине. — Еще удар по пакету.

— Хватит! — умоляла я.

Они были рядом, и для них он делал вид, что избивает меня.

— Я не могу спать на спине и боюсь ночью случайно повернуться.

— Не повернешься. Точно тебе говорю. Лежи спокойно и уснешь, понимаешь?

— Да.

— Мне надо идти. — Я ощутила легкое прикосновение к голове и расслышала: — Спокойной ночи.

Он выскользнул из палатки, застегнул молнию. Я осталась одна. Этот человек сковал меня, лишил слуха и зрения, низвел до состояния животного в угоду собственной жадности. Но он сказал «спокойной ночи» и будто снял камень с моей души. За эти слова я простила ему все. Двух человеческих слов оказалось достаточно, чтобы вернуть мне жизнь и надежду. Злость покинула меня, тело расслабилось. Я испустила глубокий влажный выдох, сотрясший грудь, словно я умирала. Однако я не умирала. Я получила первый урок. Я плакала без слез.