Афинский яд - Маргарет Дуди Страница 8

— Елена Троянская — не более чем вымышленный персонаж, — заметил Аристотель.

— Кроме того, Елена, как и я, родилась на Аргосе, — гордо изрек Гиппарх Аргосский. Будь у Елены такое же лошадиное лицо, подумал я, возможно, Троянской войны удалось бы избежать.

— Мы уклонились от темы, — сказал Аристотель. — Теперь ты понимаешь, Стефан, почему работа над этим маленьким трактатом занимает у нас столько времени. О Спарте я собираюсь написать отдельно. Единственное, что я хочу сказать сейчас: в Спарте нет проституции, хотя бы официально. Конечно, она появилась в маленьких, удаленных от центра городках, особенно когда в обиход были введены монеты (хотя власти долго этому противились). Но хотя бы крупные города не кишат публичными домами, где телом торгуют и рабыни-порны, и вольноотпущенные.

— Все равно, — стоял на своем Деметрий, — афинская система разумнее. Публичные дома существуют, дабы мужчины могли удовлетворить плотские желания, а женщины-гражданки должны заниматься домашним хозяйством. Закон запрещает афинянкам владеть землей и домами, а также совершать сделки на сумму, превышающую стоимость одного медимна [3]зерна. Спартанки же могли владеть большими участками земли, а это создает лишние сложности, и уж конечно не добавляет женщине привлекательности.

— А мужчинам даже приходилось тайно уходить из своих бараков, чтобы заняться с ними любовью.

— Мы в самом деле отвлеклись, — закрыл тему Аристотель. — Хотя автору мифа, соединившего Ареса и Афродиту, никак не откажешь в уме и наблюдательности. Хорошие воины теряют голову от мужчин или женщин и ценят плотские наслаждения. Афродита должна любить трудягу Гефеста, но тайком бегает к Аресу.

— Но я в самом деле хочу понять, — признался я, — как следует жить человеку, от природы наделенному страстями?

— Ученые мужи, не состоящие на службе у Ареса, могут кивнуть Афродите и перейти на другую сторону улицы, — сказал Феофраст, слегка усмехнувшись собственной шутке, а шутил он нечасто. — С нами богине любви лучше не связываться. Как видишь, Стефан, написать этот трактат еще труднее, чем нам казалось, потому что мы вновь и вновь отвлекаемся от темы. И иногда по вине Учителя, — он улыбнулся Аристотелю, — который настаивает на политической важности старинных поэм и застольных песен. Но мы напишем хороший трактат, предлагающий новый взгляд на сущность государства.

— Разумеется, Афины — это лучшее государство на свете, образец для всех остальных, — с гордостью сказал Деметрий.

Аристотель улыбнулся и, кивнув Феофрасту, вышел из комнаты столь же быстро, как появился. Думаю, он вернулся в дом, чтобы проведать Пифию.

— Помнится, Феофраст назвал государство искусственным существом, — заметил я. — Словно Афины — это какая-то кукла с двигающимися ногами. Сомневаюсь, что людям это понравится.

— Возможно, лучше быть искусственным существом, — мягко возразил Феофраст, — чем живым организмом. Ибо все организмы чувствительны к холоду и смертны.

— Почему бы не оставить Афины в покое? Книги о животных будут пользоваться большим успехом.

— И книги о растениях, — вставил Эвдемий. — Ты ведь знаешь, что Феофраст считает растения своим коньком. Мы зовем его «Феофраст-садовник».

— Конечно, ему помогают рабы, — добавил Деметрий, — но он сам косит траву, а потом внимательно-внимательно ее изучает! В хорошую погоду, вот как сейчас, его силком не вытащишь из сада! А мы вечно просим его вырастить для нас свежий салат-латук.

— Так что, Феофраст, — спросил я, — ты правда хочешь составить полный перечень растений, и опишешь каждое? То же самое, что Аристотель и его ученые делают сейчас с животными?

— Что-то в таком духе, — ответил Феофраст чуть ли не застенчиво. Он слегка покраснел и потупился, словно мальчишка, которого похвалили за хорошую декламацию. — Это звучит самонадеянно, ведь в мире столько растений. Но, используя методы Аристотеля и уповая на то, что боги даруют мне терпение, силы и долгую жизнь…

— Феофраст уже знает очень много, — сказал Эвдемий.

— О, значит, тебе известно, какие растения ядовиты, а какие нет, да, Феофраст? Прекрасно, — обрадовался я. — Вы уже знаете, что мой младший брат интересовался, умеет ли кто-нибудь готовить цикуту, а я не смог ответить. Я даже не представляю, откуда берется эта цикута.

— Лучшая цикута — та, что идет на изготовление яда, — произрастает в гористой местности, в холодных и тенистых уголках, — неспешно произнес Феофраст. Он откинулся на спинку кресла, сложил руки «домиком» и заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова, а мы окружили его, как прилежные ученики. — Так утверждает Фрасий из Мантинеи, — продолжил Феофраст, который, оседлав любимого конька, начисто забыл о смущении. — В Мантинее находят неплохую цикуту. Но самая лучшая растет на острове Кирнос, где нет ничего, кроме диких гор. Даже мед с этого острова заражен конейоном и ядовит. Изготовить смертельную дозу яда не слишком сложно, особенно если знаешь, как. У большинства овощей плод сильнее корня, но конейон не таков. Так что лучший способ приготовления — это выжать из корня сок. Для этого нужно счистить с него шкурку, порезать на кусочки и пропустить через сито, чтобы окончательно измельчить. Получившуюся кашицу следует растворить в чистой воде. Сок корня, приготовленный таким образом, а не просто измельченный, убивает быстрее, причем даже в небольшом количестве. Фрасий установил, в какой пропорции нужно смешивать конейон с соком мака, чтобы сделать смерть легкой и безболезненной, и передал свои знания другим.

— Но смерть Сократа — такого благородного мужа — не была абсолютно безболезненной, — сказал Деметрий. — Так говорит Аристотель, который слышал рассказы очевидцев. Хотя палач, «публичный человек», тщательно приготовил яд и провел процедуру по всем правилам.

— В принципе, по сравнению с тем, как умирали другие, смерть Сократа была почти безболезненной, — не согласился Эвдемий. — Все говорят, что рассказ Федона довольно правдив.

— И все же о некоторых подробностях собственной биографии Федон умалчивает, — засмеялся Деметрий. — Этот «ученик Сократа» на самом деле занимался проституцией в одном притоне и, в конце концов, уговорил великого философа купить ему свободу.

— Но все, что Федон рассказал об этом человеке, — правда, — настаивал Эвдемий, задетый тем, какое неуважение аристократ Деметрий выказывает другу Сократа. — Выходец из знатного рода, он попал в плен и был продан в рабство. Нельзя равнять его с обычными мальчиками-проститутками, торгующими своим телом на улицах. Он так хорошо говорил о философии, что Сократ купил ему свободу.

— Однажды проститутка — всегда проститутка, — убежденно заявил Деметрий. Его лицо стало надменным, и не оставалось сомнений в том, какая благородная кровь течет в жилах юноши.

— Напротив! — разгорячился Эвдемий, обычно сдержанный. — Если мне не изменяет память, Федон основал философскую школу в Элиде. Утверждать, что он не был учеником Сократа, — просто нелепо!