Дело о пропавшем талисмане - Катерина Врублевская Страница 8

Из-за снегопада было удивительно тихо. Сквозь широкие зимние рамы не доносилось ни единого звука, да и сгущающиеся сумерки не давали рассмотреть пейзаж за стеклом. Только белое молоко неслышно падало на голые ветви липовой аллеи и застывало причудливыми пенными шапками. Черная точка выползла из перекрещивающихся крон и двинулась к дому, увеличиваясь в размерах. Сквозь кружевную пелену я разглядела, как к особняку приближается карета, запряженная парой лошадей. Дорога, засыпанная снегом, вела в гору, и поэтому лошади еле-еле передвигали ноги.

Из кареты, остановившейся возле подъезда, вышли двое, закутанные в шубы, — господин и дама в пушистом капоре. Господин поднял голову и стал смотреть наверх, а я отпрянула от окна — нехорошо получится, если подумают, что я подглядываю.

Вдруг мне почудилось, что за стенкой слышен тихий плач. Я замерла, стараясь не шуршать шелковой юбкой. Плач прекратился. Подойдя к стене, из-за которой доносились звуки, я приложила ухо и прислушалась. Все было тихо, и я постаралась себя убедить, что мне это все послышалось.

Однако настала пора спускаться вниз. Достав из саквояжа индийскую шаль, яркость которой отлично контрастировала с пастельными тонами платья, я накинула ее на открытые плечи, обула прюнелевые туфельки и, в последний раз поправив тугие локоны, открыла дверь.

В коридоре было темно. Только в конце его, у самой лестницы, горели свечи в подсвечнике матового стекла. Я шла, осторожно касаясь рукой стены. Другой рукой я поддерживала юбку, чтобы ненароком не упасть.

Неожиданно меня обхватили сильные руки и, словно куклу, развернули на месте. К моим губам приникли жадные ищущие губы и принялись горячо и страстно целовать. Не в силах вымолвить ни слова, я попыталась было оттолкнуть наглеца, но он крепко держал меня, не отрываясь от моего рта.

Наконец, мой визави ослабил объятья, прошептав мне на ухо: «Ты сводишь меня с ума, колдунья!», что позволило мне отпрянуть в сторону.

— Сударь! — возмутилась я.

— Т-сс… — приложил он палец к губам, — не надо, ma cher, [9]иди сначала ты. Я за тобой.

Направившись к свету, я обернулась так, чтобы мой пылкий незнакомец оказался освещенным, и резко произнесла:

— Потрудитесь, милостивый государь, дать объяснение! По какому праву…

Он не дал мне договорить:

— Боже! Это не вы!

— Нет, это как раз-таки я! А вот что вы себе позволяете с незнакомыми дамами? Разве я вам давала какой-либо повод?

— Простите, простите ради бога! Я обознался в темноте, я думал, что вы… — он обреченно махнул рукой. — А впрочем, неважно, что я думал…

На вид молодому человеку было около двадцати двух лет. Высокого роста, светловолосый, синеглазый, он выглядел бы записным красавцем, если только его не портил широкий крестьянский нос картошкой, делавший своего обладателя похожим на персонажа русских сказок. Новоявленный «Иван-царевич» был облачен во фрак, жилетку из серого пике и галстук a-la Брёммель, завязанный пышным узлом под подбородком.

Мой неожиданный собеседник поклонился, щелкнул каблуками и учтиво произнес:

— Позвольте представиться: Алексей Юрьевич Мамонов — студент Московского университета, прошу любить и жаловать. Надеюсь, вы на меня не сердитесь, прекрасная незнакомка? Кто вы, откройтесь!

— Аполлинария Лазаревна Авилова, вдова коллежского асессора, давнишняя приятельница Марины Викторовны Иловайской, — ответила я, чуть присев в небрежном реверансе. — А теперь, месье Мамонов, когда нас познакомил случай, вопреки всем законам благонравия, не скажете ли вы, за кого вы меня приняли в темном коридоре? Или тайна сия великая бысть?

— С радостью бы ни за кого вас не принимал бы, несравненная Аполлинария Лазаревна, но, прошу простить, — это не только моя тайна, — Мамонов улыбнулся и произнес: — Позвольте предложить вам руку. Я покажу вам куда идти.

В зал, навстречу гостям, я спустилась не одна, а в сопровождении спутника, как мне, впрочем, и хотелось.

По ярко освещенной комнате прохаживались, разговаривая между собой, гости. Все были одеты по давнишней моде: мужчины во фраки или длиннополые приталенные сюртуки, дамы — в пышных разноцветных нарядах, похожих на мой. Навстречу мне спешила подруга. Марина была в белом платье, с двумя рядами кружев вокруг декольте, лоб украшал золотой обруч с жемчужиной, в уши вдеты длинные серьги с сапфирами, на темени уложена накладная коса.

— Дорогая! — она обняла меня, не переставая между тем критически оглядывать. — Ты прекрасно выглядишь! Как отдохнула?

— Спасибо, Марина, все замечательно. И платье, и предложение сыграть в вашей пьесе. Но я не знаю своей роли! Как я буду выступать?

— Не страшно, — засмеялась она. — Мы будем импровизировать, загадывать шарады, танцевать, — свой день рождения я хочу отпраздновать по особенному. Вот увидишь, будет весело! — и тут же, не меняя тона и улыбки, произнесла: — О! Я вижу, вы уже успели познакомиться с Алексеем Юрьевичем.

— Да, — непринужденно ответил он. — Мы столкнулись с Аполлинарией Лазаревной в коридоре, когда оба спешили спуститься в гостиную. Она чуть было не запуталась в платье, пришлось ее поддержать на лестнице. У вас очень темные коридоры, мадам.

То ли мне показалось, то ли на самом деле было так, но последнее предложение Мамонов произнес с неким особенным подтекстом.

Марина пристально на него посмотрела, снова улыбнулась и потянула меня за собой:

— Алексей Юрьевич, я забираю у вас Полину. Идем, дорогая, я тебя с гостями познакомлю, — и тихо добавила, когда мы уже отошли от него на достаточное расстояние: — он студент, анархист, даже привлекался по подозрению. Ты смотри, Полина, осторожно с ним. Опасный человек!

— А зачем же вы его тогда приглашаете? — удивилась я. — От таких людей следует держаться подальше и не рисковать собой и своим положением в обществе.

Марина неопределенно пожала плечами. Мы приблизились к пожилой супружеской паре. Крепкий мужчина лет пятидесяти восьми выглядел купцом в сером невзрачном сюртуке, застегнутым на все пуговицы. На широкую грудь спадала окладистая борода, а редкие волосы были расчесаны на прямой пробор. Жена его, полная низкорослая женщина, с прической мелкими локонами, вперила в него взгляд и что-то тихо говорила. Муж согласно кивал. При виде нас она замолчала и застыла на месте.

— Позволь представить тебе, Полина, большого друга моего мужа, Аристарха Егоровича Воронова, и супругу его Елизавету Александровну. Аполлинария Лазаревна, прошу любить и жаловать.

Воронов кивнул, а его жена неловко поклонилась.

— Ах, вот вы где! Вас прямо и не узнать! Красавицы! — услышала я сзади восклицание. К нам приближался Пурикордов, ведя под руку иссиня-черную брюнетку, с сильно подведенными миндалевидными глазами. Ее плечи покрывала пестрая цыганская шаль, вышитая алыми розами, руки, шея, уши были увешаны тяжелыми золотыми украшениями, пальцы унизаны массивными перстнями.