Банда Мило - Дэнни Кинг Страница 8

— Думаю, на самом деле не все так плохо, — двадцатью минутами позже искренне заметил Гуди, когда мы по самые брови окунулись в холодный лагер.

— Не так плохо? Да просто ужасно. У меня ничего не получилось. Теперь представь, сколько я приложил усилий, чтобы получилось хоть что-то, — сказал я и сам содрогнулся от этой мысли.

— Честный труд, — рассмеялся за стойкой Рон. — Ничто на свете так не усиливает жажду.

— Рон прав. Я действительно чувствую, что сегодня заработал свои деньги, — гордо произнес Гуди.

— А я не хочу чувствовать, что заработал деньги. Хочу, чтобы состояние было такое, будто я их нашел, и не заморачиваться по поводу морального удовлетворения от честно заработанных денег, — возразил я и еще сильнее пожалел о том, что не прихватил тогда десятку той старушенции. Осушил бокал, Гуди — свой, и мы заказали еще два, а также соленый арахис и жареный бекон, чтобы снизить вред от употребления алкоголя на пустой желудок.

— Закажем чего-нибудь поесть? — поинтересовался Гуди.

— Только не в этом гадючнике, — буркнул я, глядя на цены в меню. Как такое возможно, чтобы обычный бутерброд с беконом стоил четыре фунта девяносто пять пенсов.

— Тогда перекусим чипсами, — предложил Гуди.

— Ты что, правда намерен продолжать трудиться на Теда? — поинтересовался я.

— Да, а что здесь такого? Платят наличными. Весь день на свежем воздухе. И никто не стоит целый день над душой.

— Не понимаю, как ты можешь этим заниматься.

— Ай, ко всему привыкаешь.

— Не хочу я ни к чему привыкать. Мы даже за решеткой так не вкалывали. А по мне, так лучше сдохнуть, чем горбатиться на воле. У меня руки отнимаются. Ноги ноют. А спина болит так, словно на ней мясник разделывал говяжью тушу.

— Погода не всегда выдается такая солнечная, — попытался утешить Гуди, но ему удалось лишь нарисовать в моем сознании картины снега, слякоти, воющего ветра и грязи.

— По мне, так уж лучше вернуться в тюрягу, — пробормотал я себе под нос.

— Ага, думаю, я тоже предпочел бы вернуться в армию, — разделил мои чувства Гуди.

— Кстати, а почему ты не там? Почему ушел? — спросил я, и тут меня внезапно осенило: ведь Гуди никогда не рассказывал о времени, проведенном в рядах вооруженных сил. Мы либо болтали о футболе, либо вспоминали старые добрые времена, либо обсуждали мои прошлые выходки, но он ни разу даже словом не обмолвился о службе в армии. Признаться, до этого момента я и сам не проявлял интереса к данному вопросу. Слишком уж увлекся собственной вновь обретенной свободой, чтобы заботиться о том, что там думает Гуди. Теперь мне вдруг стало интересно.

— Я не сам ушел. Меня вышвырнули. Ясно? — выпалил он, и я заинтересовался даже больше прежнего.

Гуди уточнил:

— Несанкционированная стрельба, — заявил он и объяснил популярнее: — Прострелил кое-кому задницу.

— Кто? Ты? Ты правда кого-то подстрелил? Кого? За что? Давай-ка колись, чувак, кому ты там продырявил зад? Восполни-ка пробелы.

— Так, одному трусу в Боснии. Нас туда ненадолго забросили с миссией ООН.

— И зачем ты в него стрелял?

— Он удирал, я не хотел этого допустить, — изложил мой друг таким тоном, будто в мире нет ничего более очевидного, и у меня сложилось впечатление, что именно это он и сказал в свое оправдание, когда предстал перед трибуналом.

— Но ты ведь его не убил?

— Нет. Всего лишь продырявил штаны. Он не пострадал. То есть, конечно, пострадал: он вопил как резаный и все залил кровью. Ну, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Он выжил… вроде.

— Ну и психопат же ты, — заключил я, но Гуди лишь пожал плечами. — Интересно, что при этом чувствуешь? Ну, когда в тебя врезается пуля.

— Не знаю. Их языком я не владею, так что и не спрашивал. Но, кажется, боль довольно-таки жгучая.

Вот в такой манере некоторое время и продолжалась наша беседа, Гуди постоянно обходил вопрос своей службы в рядах вооруженных сил, так что становилось ясно: он либо не желает вдаваться в воспоминания, либо хочет приберечь их для себя. И его можно понять. Я никогда не служил в армии, так что толку разговаривать со мной на эту тему? Я — лицо гражданское и никогда не вникну во все тонкости дерьмовой армейской жизни, расскажи он мне об этом хоть целую сотню раз. Так какой смысл напрасно сотрясать воздух? В отношении тюрьмы я вел себя аналогично. Разумеется, если бы я повстречал какого-нибудь рецидивиста, мы, вполне возможно, обменялись бы уголовным опытом и впечатлениями за кружечкой-другой пива, но обсуждать подобное с людьми, ни разу не знававшими ужасов тюремного заключения, не совсем корректно. Наверное, такое чувство испытывает представитель любого рода деятельности. Если вам не приходилось учиться на дантиста, то вам вряд ли удастся поддержать разговор о зубах даже на уровне местного пломбировщика дырок, повстречай вы его в пабе. В конечном итоге разговор вместе с пивом плавно перетек в другое русло, а свои вопросы я решил отложить до лучших времен.

Хотя русло, куда, собственно, направился наш разговор, не совсем совпадало с моими интересами.

— Ты уже виделся с Норрисом? — поинтересовался Гуди.

Я поведал ему о нашей короткой встрече в ночь после моего возвращения и о его исчезновении после нападок Терри.

— А что?