Абонент недоступен - Фридрих Незнанский Страница 8

– А разве убийство моего отца – особо важное дело?

– Еще какое важное. Там, где замешаны большие деньги, любое дело из рядового превращается в особо важное. Особенно когда от этих денег зависит состояние государственного бюджета. Можно сказать, что прокуратура имеет только одну-единственную задачу – охрана казны. И любое нарушение закона – подчеркиваю, любое – там рассматривается как посягательство на госбюджет.

– Каким образом, если не секрет?

– Как правило, косвенным образом. Ведь никому же в голову не придет грабить государство напрямую, не в средние же века живем, когда все финансовое богатство державы лежало в каком-то одном царском погребе, а к погребу был приставлен казначей. Сейчас госбюджет рассортирован по разным мешкам, а мешки эти разбросаны по всей стране.

– Или по всему миру.

– Или по всему миру. – Гордеев с уважением посмотрел на Лену. – О! А вы, я вижу, не отличаетесь тугодумием.

Лена усмехнулась:

– Если это комплимент, то спасибо. До сегодняшнего дня я думала, что хорошо разбираюсь только в биохимии, да и то когда стою у кухонной плиты. Но если честно, мне до сих пор ничего особенно не ясно.

– Ладно, как-нибудь проиллюстрирую примером из жизни. Когда я могу встретиться со своим клиентом? Я имею в виду – с Проскурцом?

– Когда нужно? Можно хоть завтра.

– Да, и не забудьте зайти в нашу юрконсультацию внести гонорар и оформить соглашение. Без ордера на защиту я не смогу явиться к нашему «важняку» Омельченко.

– Все сделаю, как договорились. А с Виталием Федоровичем вы можете встретиться прямо у нас.

– У «нас» – это где?

– У меня. Теперь, к сожалению, уже только у меня.

– Это квартира вашего отца, правильно?

– Да.

– Очень хорошо.

– Почему?

– Будет полезно окинуть взглядом некоторые из его личных вещей.

– Хорошо. Я вам сегодня же позвоню. У вас есть мобильный телефон?

– Когда-то был, да и то не мой. Теперь нет. Да он мне и ни к чему.

– Адвокату и ни к чему?

– Пока был ни к чему. Не сваливалось таких дел, чтобы без мобильника хоть криком кричи. Все какая-то мелочевка. Другое дело – ваше дело.

– Заметано. Завтра у вас будет свой собственный телефон. Я думаю, Виталий Федорович расщедрится на один «Эрикссон». Для своего адвоката.

– А то! – рассмеялся Гордеев.

Вернувшись из «Сатурна» в юрконсультацию, Гордеев, как и мечтал, застал некоторых своих коллег, что называется, одним махом. После двухнедельного паломничества в Италию он страшно соскучился по друзьям-коллегам. Несмотря на порой вопиющую разность интересов, Гордеев прикипел к ним настолько, что именовал свое сообщество не иначе как «кланом».

После обмена любезностями, по традиции переходящими в невинные колкости, Гордеев подошел к Косте Булгарину и с ходу вцепился в одну из пуговиц на его новехоньком пиджаке.

– Э, э, Гордеев, – взмолился Костя, – оторвешь же, гад. Только два дня, как ношу.

– Я и сам вижу, что шмотка свежая.

– Если видишь, какого рожна крутишь?

– Хороший костюмчик. Почем брал?

– А тебе какое дело?

– Такой же хочу. Штуку баксов тянет?

– За штуку я еще год назад отоваривался.

– Ого! Две?

– Ну, примерно две, – не без гордости произнес Костя.

– Значит, Генри Резника ты уже настиг. Так надо понимать?

– Понимай как хочешь. А лучше заведи себе достойных клиентов и сам настигай кого вздумается.

– Уже завел такого.

– Да ну! И кто же этот счастливец? Билл Гейтс?

– Не совсем, но где-то там.

Костя уставился на Гордеева своими немигающими глазами.

– Ладно, не тяни резину, рожай скорее – кто?

Гордеев снисходительно посмотрел на Булгарина, отхлебнул из чашки и четко произнес:

– Проскурец.

Лицо Булгарина на какое-то мгновение вытянулось вниз, будто в кривом зеркале.

– Какой Проскурец?

– Сам знаешь какой. Из «Интерсвязи».

– Да ну! Брось.

– Что «брось»?

Костя приблизился к Гордееву и тихо проговорил:

– Не твоего полета птичка.

– Как это не моего? Тебе одному, что ли, клифты за две штуки носить?

– Гордеев, кончай цирк. Ты же капиталистов за семь верст всегда обходил.

– Когда такое было?

– Да всегда. Ты же сам говорил, что у тебя от всех этих… как ты их называешь?

– Кого?

– Ну этих… новых русских…

– А-а, от «лавандосов».

Костя кисло усмехнулся:

– Черт тебя возьми, Гордеев, где ты только таких слов успеваешь нахвататься?

– На улице, друг мой, на улице. Слушай, вообще-то я с тобой не это хотел обсудить. Давай не будем рвать друг у друга кусок мяса. Я бы тебе этого Проскурца сам всего с потрохами отдал…

– Ну так отдай, чего му-му паришь? Я, можно сказать, только и ждал, когда его прижучат. А тут ты…

– Можешь не переживать, – вставил Гордеев, – уже прижучили. Но дело здесь не в самом Проскурце.

– А в чем?

– Понимаешь… Как бы тебе так сказать, чтобы ты все скумекал? Ко мне обратился не собственно Проскурец, я его еще даже в глаза не видел.

– А кто?

– Да погоди ты со своими «кто», «в чем». Дай договорить. – Гордеев заерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. – Позвонила дочка Волкова. Ну, того, которого взорвали. А Проскурца теперь жучат как основного подозреваемого в убийстве. Уже обвинение предъявили. Понимаешь?

– Не-а, не понимаю. Чего это дочке потерпевшего вздумалось выгораживать потенциального преступника?

– Да потому, что Волков с Проскурцом были корешами.

– Ну и что с того?

Гордеев, нахмурившись, посмотрел на Булгарина:

– Так, я вижу, тебе с ходу ничего не втемяшишь. Ладно, объясню как-нибудь потом.

– Нет, чего уж тут, объясняй сейчас.

– Короче, ты сам все по ходу дела поймешь. Меня интересует не Проскурец, а, скорее, дочка Волкова.

Глаза Кости моментально сделались маслянистыми.

– Что – запал на девку, кобелюка? Можешь не отвечать, по глазам вижу.

Гордеев демонстративно опустил веки:

– Кто ж его знает, как оно сложится. Тут долгая история. Понимаешь, этот Проскурец ей теперь как бы вместо отца. И я ей пообещал, что вытяну его из этого дерьма.