Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - Марина Крамер Страница 8

В трубке повисло молчание, и только порывистый вздох Ветки дал понять Марине, что та еще здесь, а со связью все в порядке. Коваль больше ничего не хотела говорить – теперь очередь подруги опровергать или подтверждать. Но Ветка молчала, как будто ей не хватало слов, и Марина, устав ждать, произнесла:

– Если тебе нечего мне сказать, давай прощаться.

– Ты… ты не могла бы приехать? – вдруг нерешительным тоном прошелестела Ветка.

– Что?

– Ты не могла бы… приехать ко мне? – повторила она. – Я совсем одна, мне страшно… и на меня тоже, кажется, кто-то охотится…

– У тебя полно охраны, дорогая, – автоматически отбилась Марина, подумав про себя, что подозрения, скорее всего, оказались ошибочными – иначе Виола побоялась бы звать ее к себе. Потому что дотошная Коваль непременно докопалась бы до сути.

Ветка вдруг заплакала. Рыдала она долго, отчаянно и как-то совсем обреченно, и Марине в какой-то момент стало жаль ее. Если Ветка непричастна к покушению, то кто поручится за то, что и на нее, в самом-то деле, не ведется охота? Она много знала о делах мужа, а, кроме того, обладая некоторыми способностями, довольно часто «потрошила» Гришку помимо его воли, исподволь выпытывая у того кое-какие подробности. И именно это ее умение могло стать довольно опасным – никто не мог поручиться, что таким же образом Виола не влезала в тайную жизнь и других людей. Марина по себе знала, как она умеет это делать.

– Вета… – уже чуть мягче проговорила Коваль. – Не плачь. Мне кажется, тебе нечего бояться…

– Нечего? – переспросила она и вдруг рассмеялась каким-то странным смехом, напоминавшим смех умалишенной, – ясным, звонким и заливистым: – Конечно, Мэриэнн! Мне ничего не угрожает, ты права! И мой мертвый водитель за рулем машины, и простреленные колеса – нет, конечно, ко мне это не имеет ни малейшего отношения! Меня не было всего час, я как раз к Гришке приехала. Так что ты права! С днем рождения, Мэриэнн… – трубка замолчала.

Коваль отвела ее от уха и недоуменно посмотрела на потухший уже дисплей.

– Однако… – протянула она, до конца еще не осознав всего, что сказала Ветка.

– Мэм, мы приехали, – тактично проговорил водитель, и Коваль очнулась.

– О, простите…

Расплатившись, она вышла из такси и с удивлением обнаружила: света в окнах нет, хотя уже слегка стемнело. Но что потрясло ее еще сильнее, так это собственная реакция на сей факт – она испытала нечто похожее на облегчение. «Его нет дома», – и от этого вдруг стало легко…

– Наверное, мне действительно стоит уехать… – пробормотала Марина, поднимаясь на крыльцо и вставляя ключ в замок.

Хохол просидел в пабе до вечера, но все предложения приятеля-бармена «пропустить стакашку-другую» решительно отверг. Выпить хотелось, но он боялся последствий. Боялся момента возвращения домой. Он знал, что, увидев Марину, может не сдержаться и дать волю разрывавшей его душу боли. Конечно, Коваль не удивилась бы, молча стерпела бы любые побои – но что потом? Потом, как всегда, ему было бы стыдно и невозможно поднять глаза, взглянуть ей в лицо, встретиться взглядом, уловить презрение и жалость. Да, вот это было хуже всего – жалость во взгляде Марины. Она жалела его – сильного мужика, опустившегося до слабости ударить женщину. Потом ему придется вымаливать прощение – не потому, что она будет непреклонна, а потому, что так уж повелось, и он сам установил такие правила игры. Сегодня же Хохол просто не был готов следовать привычному сценарию.

На плечо легла женская рука, и он обернулся, окинул взглядом невысокую плотную деваху с простоватым личиком и круглыми карими глазами. Весь ее вид недвусмысленно свидетельствовал о роде занятий, но Женька даже помыслить не мог о том, чтобы клюнуть на зазывный взгляд. Он отрицательно покачал головой, и девица отошла, бормотнув что-то по-английски. «Послала, наверное», – отрешенно подумал Хохол и полез в карман, желая рассчитаться за кофе, которого успел выпить огромное количество. Бармен отсчитал нужную сумму и не взял чаевых – как, впрочем, и всегда. Он считал, что «обдирать» соотечественника, пусть и бывшего, дело последнее.

– Тут и без тебя есть, кому на чай отвалить, так что не парься, – пояснил он свой отказ как-то раньше, и теперь Хохол уже не удивлялся, хотя автоматически выкладывал на стойку сумму, превышавшую счет.

Уже стемнело, зажглись фонари, а на припаркованном у паба джипе тонким покрывалом лег снег. Хохол вынул щетку и смахнул белую пыльцу с лобового стекла. Нужно было ехать домой, но внутри все тоскливо ныло и сопротивлялось.

«Как же так? – думал Женька, положив голову на скрещенные на руле руки. – Как мы допустили такое? Я же чувствую, и она не хочет меня видеть, раздражается, нервничает. С какого момента все пошло не так? Когда мы вдруг успели настолько отдалиться друг от друга? Ведь я люблю ее… Я никого не любил так, как ее, ни с кем не был так близок. Почему она не видит? Или это все-таки я виноват? Может быть, нельзя так распластываться? Нужно включать мужика и орать, настаивая на своем? Но не с ней, не с Маринкой. С кем угодно – а с ней нельзя. Где и когда я ошибся?»

Время неумолимо приближалось к одиннадцати, нужно было ехать домой, и Хохол, тяжело вздохнув, повернул ключ в замке зажигания.