Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро Страница 78

Во время рассказа он заметил, что у Сартина постепенно пробуждается интерес, и вскоре, не выдержав, он вскочил с места и зашагал по комнате. Потом снова сел, взял лист бумаги, написал на нем несколько слов, свернул его и запечатал.

— Благодарю, Николя, — произнес он, — вы были там, где я быть не мог, ибо исполнял свои обязанности в охваченной брожением умов столице. Я ценю вашу преданность. Отныне ее надобно проявлять по отношению к новому королю. Он оказал мне честь, выслушав меня… или, по крайней мере…

Прервавшись на полуслове, он с натужной улыбкой промолвил:

— Впрочем, я полагаю, он вас знает. Вот письмо, с его помощью вы беспрепятственно получите аудиенцию. Не теряйте ни минуты. А когда вернетесь, немедленно доложите мне, даже если вам придется меня разбудить. У меня есть основания полагать, что речь идет об интересах королевства. Мы об этом еще поговорим. Интрига плетется в поле, где произрастают лилии. Впрочем, как всегда.

Сбежав по лестнице, Николя велел подать себе экипаж и приказал немедленно везти его в замок Мюэтт, расположенный на краю Булонского леса. По дороге он перебирал малейшие детали своей встречи с Сартином. Долгая совместная работа под его началом позволила Николя осознать всю глубину потрясения и расстройства отлаженного механизма мыслей и чувств генерал-лейтенанта. И все же он не понял, что подействовало на Сартина больше: горе, вызванное смертью монарха, с которым у него на протяжении еженедельных бесед установилась тесная незримая связь, или же постоянная забота чиновника во власти, чье влияние, до сего дня неоспоримое, с наступлением нового царствования могло уменьшиться или исчезнуть вовсе. Подумав, Николя решил, что эти мысли наверняка одолевают всех приближенных Людовику XV. Лаборд выражал те же опасения, только иными словами.

Подъезжая к замку Мюэтт, он изумился атмосфере веселья, царившей в праздной толпе, прогуливавшейся под сенью Булонского леса. Вокруг продавцов вафель и лакричной настойки толпились покупатели. Торговец водой, закрепив на спине «песчаный источник», как именовали сосуд для фильтрования воды с помощью песка, гордо вышагивал в сверкающем медными бляшками колпаке, украшенном перьями цапли. В белом переднике и с двумя серебряными стаканчиками, прикрепленными цепочками к поясу, он шествовал, выкрикивая: «Свежая вода, чистая вода! Кому чистой водички?» Какой-то субъект решил утолить жажду, но внезапно стаканчик выскочил у него из рук и полетел, поливая водой всех вокруг: кто-то наступил на цепочку, и она натянулась, став причиной этого маленького происшествия. Чуть поодаль зеваки толпились вокруг волшебного фонаря. Желая привлечь публику, его владелец обещал показать то, «что нигде и никогда не увидишь, а именно девственницу из кордебалета Оперы». Рядом с ним колоритная толстуха, пользуясь стечением любопытных, бойко торговала ароматными миндальными бисквитами с висевшего на груди лотка. Попав в людской круговорот, экипаж вынужден был остановиться. Несмотря на все свои неприятности, Николя, как всегда, с удовольствием наблюдал за веселой и добродушной толпой, нередко собиравшейся на подступах к королевской резиденции в надежде — зачастую напрасной — поглазеть на ее обитателей и громкими криками выразить им свои чувства.

Стены Мюэтта, или Мета, как говорили коренные парижане, помнили те времена, когда в замке постоянно проживал капитан королевских охот; видели они и смерть герцогини Беррийской, любимой дочери регента Филиппа Орлеанского. В 1747 году покойный король перестроил замок, превратив его в загородный дом, где останавливались на отдых во время охоты. Людовик XVI и Мария-Антуанетта разместились там с несколькими придворными. Николя без труда проник в замок. Капитан отряда личной охраны короля передал письмо Сартина господину Тьерри, прежде исполнявшему обязанности первого служителя опочивальни дофина, а после возвышения своего повелителя получившему должность Лаборда. Скромный и обходительный, Тьерри, взяв письмо, удалился и скоро вернулся, чтобы проводить посетителя в гостиную. Там уже находились двое. В одном, одетом в траурный костюм, на фиолетовом шелке которого выделялась лента ордена Святого Духа, он узнал того, кого до сих пор в глубине души называл дофином, а в другом — господина де Лаферте, интенданта, заведующего королевскими развлечениями.

— Кто вы? — произнес король себе под нос, обращая свой вопрос к Лаферте и усиленно подмигивая то правым глазом, то левым.

— Сир, мое имя Лаферте, и я прибыл для получения приказаний.

— Каких приказаний? Зачем?

Николя отметил, что тон короля был довольно жестким.

— Но как же… сир, я отвечаю за ваши удовольствия.

— Какие такие удовольствия?

— Сир, я являюсь интендантом, отвечающим за королевские развлечения.

— Наше самое большое развлечение — совершать пешие прогулки по парку. В ваших услугах мы не нуждаемся [55].

Король повернулся к нему спиной и наконец заметил Николя. Он не сразу узнал его. Его светлые глаза, полные кротости и неуверенности, свидетельствовали о сильной близорукости, из-за которой он, будучи без очков, погружался в расплывчатый мир теней, отчего его взгляд терял уверенность. Николя вспомнил выразительный взор черных глаз покойного монарха и вновь поразился росту нового короля, выше его на целую голову. Фигура молодого Людовика не отличалась гармоничностью: ноги слишком мускулистые, лицо излишне одутловатое, зубы неровные, скорее даже кривые. Недовольный визитом Лаферта, король отвернулся от него и, вплотную приблизившись к Николя, прищурился, и лицо его осветила любезная, хотя и неловкая, улыбка.

— Ах, сударь, мы так долго беседовали с вашим другом алгонкином! Очень интересный разговор!

Он достал из кармана помятое письмо Сартина.

— Господин де Сартин, коему я полностью доверяю, убедительно просит меня немедленно выслушать вас.

Он повернулся и выразительно посмотрел на Лаферте. Поняв, что он тут лишний, интендант, пятясь задом, выскользнул из комнаты.

— Мы бы и без письма Сартина приняли вас без промедления, — продолжал король. — Наш дед относился к вам с особым уважением, что позволяет вам получить аудиенцию в любое время. Мы вас слушаем, сударь.

Эту коротенькую речь он произнес без запинки, с истинным величием, усиленным употреблением местоимения «мы», создававшим дистанцию, впрочем, несколько искусственную. Король сел и пригласил Николя последовать его примеру; тот заколебался, однако после второго приглашения, сделанного энергичным жестом, он подчинился и коротко изложил суть дела, объяснив, в чем заключалось поручение покойного короля. Сообщив, в каких условиях ему в присутствии Лаборда передали шкатулку, он упомянул об исповеди Гаспара. Король не перебивал его и лишь время от времени вытаскивал из кармана изящные часы, но скорее, чтобы проконтролировать их ход, нежели проявляя нетерпение. Николя предположил, что происшествие может оказаться продолжением того самого дела, из-за которого покойный король посылал его в Англию. Не произнося ни слова, Людовик XVI молча дернул за крученый шнур, вызывая своего первого служителя. Явился Тьерри, и ему приказали отправиться за герцогом де Ла Врийером, по-прежнему исполнявшим обязанности Министра королевского дома. Герцог, походивший на маленького безликого человечка, согнулся в поклоне перед королем и рассеянно взглянул на Николя. Тот уже привык к небрежной вежливости министра.