Календарь преступлений - Эллери Квин Страница 73

На циновке он обнаружил подлинную куклу дофина, целую и невредимую, за исключением одной презренной детали. Драгоценный камень из маленькой золотой короны исчез.

* * *

— Проблема была предельно простой, — говорил позже Эллери, жуя сандвич с пастромой. — Как и все великие иллюзии. Ценный предмет помещен для всеобщего обозрения в пространство, куда невозможно проникнуть; за ним неустанно наблюдает несколько дюжин надежных людей; к нему ни разу не прикоснулась ни человеческая рука, ни какой-либо предмет, но тем не менее, когда самый опасный период уже миновал, его заменяют на копию. Чудесно! Удивительно! Превосходит всякое воображение! А в действительности напрашивается легкое решение, как и в любом фокусе, если только игнорировать «чудеса» и придерживаться фактов. Однако «чудо» и было совершено с целью стать на пути у факта.

Какого именно факта? — продолжал Эллери, закусывая маринованным огурцом. — Того, что между моментом, когда куклу установили на помосте, и моментом, когда обнаружили кражу, никто и ничто к ней не прикасались. Следовательно, в этом промежутке кукла дофина не могла быть украдена. Отсюда неизбежно вытекает, что ее украли в другое время.

До упомянутого промежутка? Нет. В самом его начале я собственными руками поместил куклу в бархатную нишу, и, кроме меня, никто к ней не притрагивался — даже, как вы помните, лейтенант Фарбер. Значит, куклу украли после означенного периода.

Эллери взмахнул половинкой огурца.

— Кто же, — торжественно осведомился он, — тот единственный человек, который, помимо меня, прикасался к кукле после обнаружения кражи и до того, как лейтенант Фарбер сообщил, что бриллиант поддельный?

Инспектор и сержант обменялись недоуменными взглядами. Никки тоже выглядела озадаченной.

— Только мистер Бондлинг, — сказала она, — а он не в счет.

— Очень даже в счет, Никки, — возразил Эллери, протягивая руку за горчицей, — так как факты свидетельствуют, что куклу в этот промежуток украл он.

— Бондлинг?! — Инспектор побледнел.

— Не понимаю, — пожаловался сержант Вели.

— Вы ошибаетесь, Эллери, — сказала Никки. — Когда мистер Бондлинг снял куклу с помоста, кража уже произошла. Он держал лишь копию.

— Это, — промолвил Эллери, беря очередной сандвич, — было кульминацией всей иллюзии. Откуда мы знаем, что Бондлинг держал всего лишь копию? Только с его слов. Он так сказал, а мы, словно последние олухи, отнеслись к его словам как к истине.

— Верно, — пробормотал инспектор. — Мы обследовали куклу только через несколько секунд.

— Вот именно, — кивнул Эллери, не переставая жевать. — Бондлинг знал, что начнется суета. Я кричал ребятам, чтобы они бежали ловить Санта-Клауса — то есть сержанта. Детективы были деморализованы, папа ошарашен, Никки выглядела так, будто обрушилась крыша. Я пустился в объяснения, одни детективы побежали за Сантой, другие сновали вокруг. И в эти несколько секунд, когда никто не наблюдал за куклой в руке Бондлинга, так как все думали, что это подделка, он спокойно сунул ее в карман пальто и вытащил из другого кармана копию, которую носил там весь день. Когда я выхватил у него куклу, это уже оказалась копия. Иллюзия была полной.

Понимаю, что все это немного разочаровывает, — сухо добавил Эллери. — Поэтому иллюзионисты столь тщательно охраняют свои профессиональные секреты — знание разрушает чары. Несомненно, такая судьба постигла бы и то восторженное изумление, которое вызвал у лондонской публики в париках французский фокусник Комус, когда проделал трюк с исчезновением жены на столе, если бы он показал люк, куда она скрывалась. Хороший фокус, как и красивая женщина, лучше всего выглядят в темноте. Сержант, возьмите еще пастромы.

— Странная еда для рождественского утра, — сказал сержант, протягивая руку. — Значит, Бондлинг… — Он покачал головой.

— Теперь, когда нам известно, что вором был Бондлинг, — заговорил пришедший в себя инспектор, — нужно вернуть бриллиант. Он не мог успеть сбыть его. Сейчас я объявлю розыск…

— Подожди, папа, — остановил его Эллери.

— Чего мне ждать?

— На кого ты собираешься спускать собак?

— Что-что?

— Ты хочешь позвонить в управление, получить ордер и так далее. Кого ты намерен арестовывать?

Инспектор схватился за голову:

— Ну… Бондлинга! Ты же сам сказал…

— Может быть, разумнее указать его псевдоним, — промолвил Эллери, задумчиво облизывая огурец.

— У него есть псевдоним?! — воскликнула Никки.

— Какой псевдоним, сынок?

— Комус.

— Комус?!

— Разумеется.

— Бросьте, — возразила Никки, наливая себе крепкий кофе, так как боялась проспать рождественский обед инспектора. — Как может Бондлинг оказаться Комусом, когда он был с нами весь день, а Комус то и дело появлялся в разных обличьях — Санта-Клауса, вручившего мне записку утром возле банка, старика, похитившего Ланса Моргенстерна, толстяка с усами, укравшего сумку миссис Рэфферти?

— Вот именно, — подхватил сержант. — Как?

— Иллюзии умирают медленно, — улыбнулся Эллери. — Разве не Комус звонил мне несколько минут назад, чтобы поздравить меня? Разве не Комус сообщил, что оставил украденную куклу дофина — минус бриллиант — на циновке у нашей входной двери? Следовательно, Комус — это Бондлинг.

Я уже говорил вам, что Комус ничего не делает без веской причины. Зачем «Комус» предупредил «Бондлинга», что собирается похитить куклу дофина? Бондлинг поведал нам об этом, указывая на свое alter ego, [187]так как хотел заставить нас поверить, что он и Комус — два разных человека. Он хотел, чтобы мы выслеживали Комуса, считая, что Бондлинг, само собой разумеется, вне подозрений. Тактически воплощая эту стратегию, Бондлинг снабдил нас в течение дня тремя обличьями «Комуса» — очевидно, с помощью сообщников.

Думаю, папа, ты вскоре убедишься, что великий вор, которого ты пытался поймать пять лет, все это время был респектабельным адвокатом с Парк-роу, по ночам отказывающимся от своих софизмов в пользу мягких туфель и потайного фонаря. А теперь ему придется сменить их на тюремный номер и дверь с решеткой. Это не могло произойти в более подходящее время — недаром английская пословица гласит, что дьявол печет свой рождественский пирог из языков адвокатов… Никки, подайте мне пастрому.